— Давайте палатки ставить, а то сейчас темнеть начнет.

— Да, — с трудом беря себя в руки, согласился Чингиз и расстегнул свой рюкзак, с которым примчался на мотоцикле. В рюкзаке оказались сложенными два полотнища — российский триколор и киргизский алый флаг с лучистым знаком в центре.

— Так это вы за флагами, что ли, гоняли? — удивленно спросил Черный.

— Да, а что вы так удивляетесь? — ожег его взглядом Чингиз. — Мы каждый день будем их поднимать и опускать. Костя, — позвал он, как ему, видимо, казалось, самого надежного из парней, — поможешь мне установить флагшток. И закрепить на нем два полотнища.

Глеб с остальными ребятами занялись палатками. Палатки были качественные, английские, во-первых — просторные, а во-вторых — очень плотные, как внизу, так и сверху.

Уже вечерело. Розовато-лиловое небо делалось все темнее. А все вокруг наполнялось дивным сладковатым ароматом и таинственным завораживающим шелестом, стрекотом и посвистыванием. Учитывая, что они находились на высоте более тысячи шестисот метров, создавалось впечатление, что опускались не сумерки, а само небо.

Пока Глеб занимался с ребятами палатками, Лиза с девчонками готовили ужин. После пожара костер решили не разводить. Чингиз скомандовал обойтись лишь хлебом с тушенкой и минеральной водой. Лиза с девочками решили накрыть, правда не на стол, а на пол в одной из палаток. Когда стемнело, в палатке зажегся специальный, работающий от батарейки фонарь.

— У нас все готово, — сказала Лиза, выглянув из палатки где-то через полчаса.

— И у нас все готово, — поддержал ее Чингиз и неожиданно для всех, уставших и голодных, скомандовал: — На вечернюю линейку стройся! Раз-два.

Ребята, которые занимались палатками и осматривались, с удивлением увидели, что флаги на флагштоке подняты, а Чингиз и Костя стоят возле них как бы в почетном карауле.

— Давайте скорее проведем перекличку, поужинаем и ляжем спать, — скомандовал Чингиз.

Ребята нехотя выстроились в одну шеренгу.

— Вас что, в школе не учили, как строиться нужно?! — продолжал возмущаться Чингиз. — По росту, по росту! Давайте скорей!

Когда подростки наконец построились, Чингиз, взяв в руки блокнот со списком, предупредил:

— Кого называю, делайте шаг вперед и говорите «я».

— Мы что, в армии или колонии?! — возмутился Черный.

— Вы в лагере! — строго сказал Чингиз и начал зачитывать:

— Дрозд Полина.

— Я, — удивленно ответила девушка и спросила: — Мы теперь что, вместе с парнями будем служить?

Чингиз оставил ее вопрос без внимания и продолжил:

— Закревский Вадим.

— Я, — ответил Вадик.

— Кристаллинский Алексей.

— Я, — ответил Алеша.

— Кузнецов Павел.

— Я, — отозвался Кузя.

— Лазарев Николай.

— Я, — ответил Мик.

— Плоткина Каролина.

— Я, — ответила девушка.

— Прохоров Константин.

— Я, — ответил Костя.

— Руриков Евгений.

— Я, — ответил тот.

— Черненко Виктор.

— Я, — отозвался Черный.

— Стариченко Елизавета, — вдруг уже без блокнота громко назвал Чингиз.

— Я, — сказала Лиза, не скрывая удивления, и спросила: — А что, нам тоже нужно строиться?

— Все вопросы потом, — сказал Чингиз и торжественным тоном добавил: — Сегодня право опустить флаги предоставляется Прохорову Константину.

Тот подошел к флагштоку. В полутьме никто не заметил, когда и каким образом Чингиз успел включить радио или магнитофон; во всяком случае, послышался сначала российский, затем киргизский гимны.

И Костя, потянув за веревочку, действительно опустил флаги.

Наверное, при других обстоятельствах кто-нибудь из подростков обязательно бы захихикал. Но после нескольких экстремальных событий всем было не до смеха. К тому же подростки страшно устали, хотели есть и спать.

После того как Чингиз скомандовал всем отправляться на ужин, подростки пролезли один за другим в самую просторную палатку, где на разосланной клеенке лежали бутерброды с тушенкой. Перекусив и запив бутерброды водой, они так же тихо вылезли из палатки. Глеб заметил, что Чингиз ничего не ел и не пил. Ему после всего случившегося тоже кусок в горло не лез.

— Все спать! — скомандовал Чингиз и попросил: — А вы, Глеб и Лиза, останьтесь!

Подростки разошлись по палаткам, а Чингиз достал из рюкзака, с которым приехал на мотоцикле, два шикарных китайских термоса.

— Чай? Кофе? — с натянуто-приветливой улыбкой предложил он, доставая три прозрачные чашки.

— Спасибо, я на ночь ничего не буду, — отказалась Лиза.

— А я, пожалуй, выпью чаю, если он, конечно, настоящий, зеленый, китайский… — сказал Глеб, глядя в упор на Чингиза.

— Я тоже люблю на ночь выпить настоящего зеленого китайского чая, — улыбнулся тот.

— У вас с китайцами, наверное, здесь очень хорошие отношения и налаженные связи… — сказал Глеб, глотнув чаю.

— Да, неплохие… — сказал Чингиз и прямо спросил: — Так что же здесь произошло? Из-за чего возник пожар? Может, кто-то играл с огнем? Или курить надумал? Курить у нас в лагере строжайше запрещено! Вы слышите меня, Глеб?

— Слышу, — кивнул Глеб. — Я не буду курить на территории лагеря.

— Вы вообще не будете курить! — сказал Чингиз, в буквальном смысле слова съедая Глеба взглядом.

— Хорошо, — кивнул Глеб.

— И за детьми следите! Чтобы никто ни одной сигареты, — сказал Чингиз резко и решительно.

— Как скажете, — согласился Глеб.

— Я надеялся, что нам в лагерь пришлют еще одного человека, — сказал Чингиз, — проповедника. У нас обычно выступал один американский проповедник. Он же занимался с детьми английским языком и учил играть на гитаре. Но в связи с последними событиями он побоялся лететь в Кыргызстан. Теперь у нас в прессе все обвиняют бывшее руководство в связях с Америкой. И к американцам отношение нехорошее. Вы же сами знаете, нашим людям лишь бы было на кого вешать собак.

— То есть я так понимаю, что нас здесь останется всего трое? — уточнила Лиза.

— Пока что да, — кивнул Чингиз и добавил: — На следующей неделе к нам приедет один китайский доктор. Он будет проводить психологический воспитательный практикум. Но это будет только на следующей неделе. А пока что нам самим нужно проводить с детьми занятия, как говорится, грузить их по полной.

— А зачем их грузить по полной? — поинтересовался Глеб.

— Ну как же, — удивился Чингиз, — у нас в лагере такая система. Дети все время должны быть заняты чем-нибудь полезным. Иначе они опять могут подпасть под тлетворное влияние своих грехов. Так говорил мистер Смит.