Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Что такое? – Она включила свет в коридоре, но не заметила ничего особенного.
– Словно собака…
– Нет, не собака. – Он покачал головой.
Алекс прошла на кухню, зажимая нос платком.
– Здесь ничего. – Она убрала платок от носа. – Почти не пахнет.
Мейн подошел к лестнице.
– Наверху тоже не пахнет.
Она вернулась в коридор, где вонь стала еще сильнее, потом вышла наружу, остановилась у двери, принюхалась к влажному вечернему воздуху.
– Филип, это внутри. Может, дохлая мышь или что-то такое?
Алекс посмотрела на него, увидела безумный взгляд его широко раскрытых глаз, белое как смерть лицо.
– Филип, присядь. Я открою окно.
Она прошла в гостиную, включила свет, почувствовала, что ее взгляд притягивает к полу.
Там валялись открытка и письмо от Кэрри, словно их кто-то разбросал.
Стена стала уходить от нее. Ей пришлось согнуть ноги в коленях, настолько велико было давление, а потом опора исчезла, и Алекс почувствовала, что бежит прямо на стену; она выставила вперед руки, чтобы опереться, а стена, казалось, оттолкнула ее, и Алекс, отступив на несколько шагов, упала.
– Алекс? Что с тобой?
Она устремила на голос мутный взгляд, увидела Мейна, который смотрел на нее. Она видела все словно издалека: вот она распростерлась на полу и смотрит на Мейна. Услышала голос и не сразу поняла, что это говорит она.
– Я… я, вероятно, споткнулась.
Она увидела руку, плывущую по воздуху, рука ухватила ее руку, потащила наверх; потом она увидела, как обхватывает Мейна руками, а еще через секунду очень живо ощутила мягкость его мятого пиджака и тепло груди. Она прижалась к нему изо всех сил, почувствовала сильные мышцы его спины.
– На полу, – сказала она. – Они лежали под телефоном, когда я уходила, я специально их придавила. Их кто-то вытащил.
Она почувствовала, как дрожат его сильные руки на ее спине. Или это она дрожит.
– Успокойся, девочка моя, успокойся.
По его тону она чувствовала, что он пытается подавить тревогу в голосе. Она хотела спросить у него, что с ним такое. Что, черт побери, с тобой такое?
– Это что – мой очередной глюк?
Он взглянул на свои поцарапанные коричневые туфли и откашлялся. Заговорил тихим голосом, словно с самим собой:
– Нет, это не глюк. – Он задумчиво посмотрел на потолок, на стены, все еще мучимый тревогой. – Протечки, скорее всего.
– Извини. – Она нагнулась и подняла открытку с письмом. – Хочешь кофе?
– Глотка виски у тебя не найдется?
– Угощайся. Я приготовлю кофе.
Она вышла из гостиной.
Мейн подошел к буфету и налил себе большую порцию виски, потом взял открытку и письмо и направился к креслу. Снова потянул носом, поморщился, посмотрел на потолок, медленно сел, поднес стакан к носу, втянул запах, потом плотно закрыл глаза.
– «Отче наш, – произнес он, – сущий на небесах! Да святится имя Твое; да приидет Царствие…»
– Филип? Ты не спишь?
Он, вздрогнув, открыл глаза, почувствовал, что краснеет.
– Мм… – промычал он и принялся шарить в кармане в поисках сигарет.
– Что ты думаешь?
– Думаю?
– О письме.
Он посмотрел на письмо, внимательно прочел его, пожал плечами.
– Содержание не оставляет никаких сомнений. Но что она имеет в виду, когда пишет «странные привычки»?
– Я имею в виду не содержание, а почерк. Посмотри на открытку.
– Тут он немного другой. Возможно, писала на коленке. Или спьяну. Но почерк тот же.
– Но твой приятель Дохлая крыса сможет точно сказать?
– Дендрет?
Он резко повернул голову назад, словно пытаясь ухватить взглядом что-то за плечом, выпучил глаза.
– Что с тобой?
– А?
Алекс села на подлокотник кресла. Ее колотил озноб.
– Я думаю, что не могу вечно держать окна открытыми; к тому же разницы, кажется, почти никакой.
– Почти никакой?
Она положила ладонь на его лоб. Влажный и холодный.
– Не хочешь прилечь?
Филип безучастно взглянул куда-то поверх стакана виски и ничего не ответил. Алекс вышла налить кофе, а когда вернулась, увидела, что он так и не поменял позу. Запах в гостиной стоял ужасающий.
Она снова села рядом с ним на подлокотник, увидела капли пота на его лице.
– Нам лучше пройти на кухню – там ничего такого нет.
Да услышал ли он? Алекс снова потрогала его лоб. Какое-то страшное мгновение ей казалось, что с ним случился удар.
– Я здесь чужой, – сказал он вдруг. – Меня здесь не хотят.
– Может, я вызову врача? – спросила она, встревоженная его странным поведением, и помахала пальцами перед его глазами в надежде увидеть в них какое-то движение. Но тщетно. – Филип, хочешь, я вызову тебе врача?
Она подождала.
– Ты меня слышишь?
– Привет, мама.
Эти слова прозвучали мягко и так отчетливо, будто Фабиан стоял рядом с ней.
Алекс оглянулась, посмотрела в коридор, потом на открытые окна. Подбежала к ним, выглянула наружу. Улица была пуста, она не увидела там ничего, кроме темноты, припаркованных машин и дождя.
Она это не выдумала.
Она посмотрела на Мейна – его теперь начало бешено трясти.
– Мама…
Это говорил Мейн.
Он дрожал, дышал тяжело; в комнате быстро холодало. По его лицу струился пот, Мейн с такой силой сжимал кулаки, что, казалось, вот-вот порвется кожа.
Она не сводила с него глаз.
«Мама».
Это слово звенело внутри ее.
Неожиданно Филип вскочил на ноги, выставил вперед руки и закричал собственным голосом:
– Нет, я тебе говорю. Нет! – Тяжело дыша, он оглядел комнату, словно потерянный, сбитый с толку. Потом полными ужаса глазами уставился на Алекс, едва узнавая ее. – Я должен… идти, – медленно, с трудом проговорил он. – Я… должен… идти… сейчас же. Мне не следовало приходить.
– Что происходит, Филип, пожалуйста, скажи мне!
Он обвел взглядом комнату – с таким же выражением, какое она видела на лице Айрис Тремейн, потом решительно направился в коридор.
– Останься и поговори со мной.
– Идем.
Она отрицательно покачала головой.