Вот и к Гунку нет ничего, кроме злости. Он был одним из тех, кто из‑за своей глупости оказался повинен в гибели сотен сауни. Соловьев ничуть не обманывался насчет количества жертв, как и насчет того, что прибывшие три десятка – это все, кто смог вырваться из той мясорубки. Вероятно, в стойбищах магаков и хакота еще есть кто-то живой, но они живы только для того, чтобы принять мученическую смерть у тотемных столбов, и наверняка это мужчины. Какой смысл пытать женщин или подростков, в которых нет никакой воли? Они ведь будут кричать, оскверняя тотемный столб своим ужасом. Другое дело – взрослый охотник.

Ненавидел в этот момент он и самого себя. Конечно, не он подстроил все таким образом, что погибло много народу, но он в свое время вполне хладнокровно воспринял высокую вероятность такой кровавой драмы. Мало того, решил получить как можно большую выгоду. Что с того, что он не мог повлиять на события и это все равно произошло бы? Ему не нравился подобный прагматизм, обнаружившийся в нем. Помнится, он сильно осуждал Максима-Вейна за его готовность совершать нечестные поступки ради идеи и благих намерений для всего племени. Но, как выяснилось, сам он ничуть не лучше.

Дмитрий с явным вызовом смотрит в ошеломленные и в то же время полные ненависти глаза Такунки. Эка его распирает! Эдак у мужичка силенок прибавится и появится неодолимое желание выжить, глядишь, и пересилит тяжелое ранение. Не хотелось бы. Ты, шаман, лишний на этом празднике жизни. Так что дурью не майся и покойся с миром, не то придется тебе помочь. А это лишнее, и без того заморочек выше крыши.

Совсем не вовремя мелькает мысль о том, что он, по сути, ничем не лучше Такунки или того же Гунка. Он готов вести, тянуть, толкать сауни к светлому будущему, потому что уверен – там им будет действительно лучше. А прав ли он? А столь ли уж велика вина вот этих двоих, которых он считал повинными в гибели других? Они тоже верили в свою правоту, они тоже хотели лучшей доли для соплеменников.

Все. Запутался. В конце концов, правда на той стороне, кто оказался прав и победил, не стоит путать ее с истиной. Это вообще иная субстанция, находящаяся где-то рядом или посередине. А правда… Правда у каждого своя. Считает ли он себя правым? Несмотря на все угрызения совести, он вынужден признать, что да, считает. А раз так, то сомнения побоку. Такунка и Гунк стоят на пути, значит, их в сторону. Господи, в кого он превращается! Стоп. Об этом уже было.

Погрузить всех на пироги не составило никакого труда. Бежали они с места побоища налегке, так что собраться – только подпоясаться. Вот места для бойцов Дмитрия там не нашлось. Оно и к лучшему. Даже при наличии такового Дмитрий все равно оставил бы своих парней. С одной стороны, нужно предать огню погибшего Гунка. С другой – с парнями явно нужно поговорить.

– Дим, эта победа недостойна настоящего охотника, – когда они остались одни, произнес то, что было у всех на уме, Тынк.

– Запомните – когда речь идет о смертельной схватке, думать нужно лишь о том, как быстрее убить врага. Именно врага, потому что тот, кто пожелал забрать вашу жизнь, – враг. Только так. А Гунк и Такунка – враги сауни.

– Как?

– Такунка – шаман!

– Гунк был вождем рода Барсука!

– Гунк сражался с нами против хакота и магаков!

– Именно враги, – резко возразил на зазвучавшие с разных сторон возмущенные голоса бойцов Дмитрий. – Они враги не потому, что повели людей к гибели, – тогда они просто ошибались, но вреда сауни не хотели. Но вот здесь, на этом берегу, они стали врагами. Сколько охотников, способных защищать племя и накормить детей и женщин, у нас осталось? Разве не многих мы потеряли? Но им этого показалось мало, и они захотели смерти еще одного. Не именно меня. Пусть победил бы Гунк, но племя все равно лишилось бы взрослого мужчины. Почему я взял только десять мужчин, оставив остальных в Новом? Потому что мужчины должны заботиться о семьях и растить детей – будущее нашего племени. Подумайте об этом.

Дмитрий внимательно осмотрел парней. В свете полыхающего погребального костра их лица были хорошо различимы, и то, что он видел, его радовало. Они действительно задумались. Это хорошо. Еще лучше, если они примут его правоту. Но это он сейчас проверит.

– Грот, Тынк, вы слышали мой свисток, когда я звал всех к себе?

– Мы гнались за хакота, – тут же ответил Тынк.

– Я не спрашивал, что вы делали. Я спросил, слышали ли вы мой сигнал?

– Да, слышали. – Это уже ответил Грот, бросив быстрый взгляд на товарища.

– Почему не подчинились приказу?

– Мы гнались за хакота, – гнул свое Тынк.

– Помните, я говорил, что приказы отдаются, чтобы их выполнять? Помните, я говорил, что в бою от вас, от того, насколько вы правильно действуете, зависят жизни всего отряда?

– Но мы догнали двоих и убили их.

– Тынк, если ты думаешь, что на войне главное – убить много врагов, то ты ошибаешься. Хакота уже убегали, они не хотели дальше сражаться. Мы получили то, что хотели, – прогнали врагов. Но вам захотелось получить побольше голов, чтобы выставить их перед рулами и потом хвалиться своими победами. Из‑за вашей глупости нас оказалось меньше, когда мы встретили магаков. Из‑за вас могли погибнуть другие, а враг – победить.

– Но все живы и враг убежал, – горячо возразил Тынк. А вот Грот помалкивает. Это уже радует.

– Но могло все получиться по-другому, и это из‑за того, что вы не выполнили приказ. Любой вот из них мог погибнуть. А если бы еще кто-то решил погнаться за хакота? Смогли бы мы тогда остановить магаков? Нет. Нас убили бы, потом убили бы тех, кто погнался за хакота, а потом догнали бы женщин и детей. Они убили бы всех, и все только потому, что кто-то не выполнил приказ.

Так, с разъяснениями покончено. Бойцы все услышали и что-то там поняли. Понятно, что карать смертной казнью за невыполнение приказа он не может. Во-первых, у него не так уж много бойцов. Во-вторых, его сейчас самого порвут на фашистский крест, если он попытается кого-нибудь казнить. Можно, конечно, вызвать на смертельный поединок и убить ослушников, – пока он все же превосходит своих подчиненных. Но терять людей – глупее не придумаешь. И опять, поднятию дисциплины это способствовать не будет. Парни не всегда будут ему уступать, придет момент, когда кто-то станет сильнее его. И что, снова возобладают пока еще существующие порядки – вождь должен быть ловким, сильным и тупым? Так не пойдет. Однако что-то делать нужно. Безнаказанными оставлять проступки никак нельзя, без дисциплины его доморощенное войско очень быстро прекратит свое существование.

Самое простое, что он мог придумать, – это губа. На острове имелся ледник, который как нельзя лучше отвечал этим требованиям. Посидят там, подумают. Сауни не пещерное племя, а потому долгое нахождение в замкнутом пространстве должно их кое-как вразумить. Заодно должны будут вразумить и товарищи.

Новоявленные воины с удовольствием занимались боевой подготовкой и явно тяготились несением гарнизонной и караульной службы. Сейчас существовал только один наряд – наблюдательный пост. В него заступали парами. Первый стоял там весь день, его ненадолго подменял его же напарник по тренировкам, чтобы тот смог оправиться и принять пищу. С наступлением темноты заступал напарник, дежуривший до утра.