самодержавного аппарата, стремившегося после революции 1905―1907 гг. больше чем когда-либо удержаться у власти с помощью штыков, тюрем, виселиц, разжигания национальной вражды и варварской эксплуатации народа.

Верноподданные помещики Столыпин, Родзянко, Шульгин, Марков 2-й и их союзники из лагеря буржуазии: Милюков, Гучков, Рябушинский, Коновалов и иже с ними стремились вскрывать и лечить эти язвы гниющего самодержавного режима. Но напрасны были их старания. Самодержавная монархия Романовых разлагалась. Понятно, что при таком состоянии армии и флота врагам России не трудно было в годы русско-японской войны наносить поражения царизму. Творческая мысль прогрессивной части офицерства армии и флота душилась.

Но возвратимся к положению матросов во флоте в годы реакции. Списывание матросов в армию, которым так усиленно занималось правительство, явилось палкой о двух концах. Матросов списывали в армию, чтобы искоренить их революционный дух, а вместо этого — матросы, придя в сухопутные части, вели среди солдат революционную пропаганду. Да и сама мера наказания не страшила матросов: в армии у них механически сокращался срок службы. Они скорее могли избавиться от дикой муштры, палочной дисциплины и издевательства. В силу этого многие матросы вели себя так, чтобы их поскорее списали в армию.

Списывание «неблагонадежных» с кораблей не только подрывало дисциплину во флоте, но и разлагало остальные части армии. Это подтверждают донесения командующих армейскими частями, кораблями, а также донесения жандармов.

Все же списывание не прекращалось и дальше. Даны лишь были указания, чтобы за списанными матросами следили особо и ставили их в такое положение по службе, чтобы они не могли вести пропаганду.

Матросы, заподозренные в политической неблагонадежности, детально изучались. Сведения с мест давали полиция, духовенство, воинские начальники, городские и сельские власти, а также кулаки и помещики. Во флоте же материалы поступали от жандармского управления и командиров кораблей. Последние собирали сведения о матросах на основе офицерского наблюдения, доносов младшего командного состава и подосланных во флот в качестве матросов провокаторов и шпионов. Но, увы, — изучение военно-морских архивных материалов показывает, что никакая чистка флота не могла избавить царский флот от революционно-настроенных людей.

Идеи большевизма во флоте возрождались матросами, прошедшими через горнило революции и избежавшими арестов. Эти идеи приносили на корабли новобранцы из рабочих, участвовавших в революции. Их ежедневно передавали с берега революционные рабочие, их сеяли большевистские пропагандисты-подпольщики, а почву для их восприятия создавало само правительство своим полицейским режимом в стране и варварско-военной дисциплиной во флоте.

После революции 1905―1907 гг. отдельные члены правительства, и особенно жандармы, стали лучше понимать причину массовых революционных настроений и брожений во флоте. Жандармы, по заданию Столыпина, основательно изучали этот вопрос. И не случайно охранное отделение в 1908 г. докладывало министру внутренних дел Столыпину, что до тех пор, пока флот будет комплектоваться из рабочих, правительству не избавиться от революционного брожения среди матросов.

Не меньше жандармов понимал это и сам Столыпин. Но отказаться от комплектования флота рабочими было нельзя. Флот требовал людей, которые знали бы машины, имели бы ту или другую специальность, а такими людьми были рабочие. Нужно было искать какой-то иной выход. И правительство на протяжении последних лет своего существования старательно его ищет.

С 1908 г. военное и морское министерства, подталкиваемые охранкой и Столыпиным, занялись подробным изучением новобранцев. Заподозренных в политической неблагонадежности матросов стали меньше списывать в армию, но зато больше ссылать в дисциплинарные батальоны.

По инициативе того же Столыпина, в декабре 1908 г. был опубликован закон, воспрещающий принимать на военную службу лиц, «привлеченных к дознаниям по государственным преступлениям и подвергнутых гласному надзору полиции».[34]

В дополнение к этому закону в 1909 г. департамент полиции, по заданию Столыпина, разработал несколько секретных циркуляров по этому же вопросу. Очевидно, эти меры оказались недостаточными и вынудили министра внутренних дел разослать 2 сентября 1910, г. всем губернаторам и губернским жандармским управлениям новый циркуляр.

Этот циркуляр требовал тщательного изучения новобранцев, в особенности из числа фабрично-заводских рабочих и лиц, находившихся в отхожих промыслах, и пресечения «возможности приносить с собою в войсковые части преступные прокламации и вообще произведения нелегальной литературы».[35]

В этом же циркуляре министерство внутренних дел предлагает чинам полиции производить тщательный осмотр вещей всех новобранцев и особенно у тех, которых считают подозрительными. Дальше следует ряд конкретных указаний об отборе подозрительных. Обыск рекомендовалось производить осторожно и, если можно, то тайно, чтобы призывники не вступали в драку с полицией и не внесли бы ненужных толков в среду незаподозренных людей.

В системе этого пресловутого изучения большое место занимали доносы с мест отдельных лиц, недовольных почему-либо призывниками и сводивших с ними счеты. В особенности большой клеветой занимались попы. Примером такого ложного поповского доноса может служить следующий факт.

Поп села Малая Горенка Кременецкого уезда, Михайл Кныш, 18 ноября 1907 г. доносил жандармскому управлению на рекрута того же села Максима Корчака, что он безбожник, был на заводах в Сибири и по его, поповскому подозрению, является участником революционной организации. По доносу началось тщательное расследование. Виленское жандармское управление, куда был подан донос, в 1908 г. установило, что Корчак служит в Балтийском флоте. Дело было передано в Петербургское жандармское управление, последнее же установило, что донос попа был ложным и что Корчак ни в какой организации не состоял и даже не работал в Сибири. Однако, несмотря на это, Максим Корчак все же попал в разряд неблагонадежных. За ним был установлен надзор.

Такие примеры были не единичны. Материалы о ложных доносах встречаются на протяжении всех лет реакции. Особенно усердствовали в клевете и ложных доносах попы, эти жандармы в рясе, но не отставали от них и другие.

В 1908 г. управление Сарапульского уездного воинского начальника доносило в Петербург, что «согласно сообщению жандармского управления в 1907 г., из призванных во флот и гвардию такие лица, как П. Г. Ильин, попавший на службу в гвардию, социал-демократ К. Мездрик и К. Дмитриев, попавшие во флот, тоже социал-демократы, все они принимали активное участие в революции 1905 г. на кожевенном заводе, где они работали в качестве рабочих».[36]

Революция и большевистская пропаганда глубоко затронули деревню. Из призывников-крестьян немало было «политически неблагонадежных». Поэтому-то не случайно отбору новобранцев придавали огромное значение. Изучению призывников уделялось все больше и больше внимания.

В деревне помещики, кулаки и сельские старосты, в городе провокаторы, шпионы, отдельные мастера, администрация производства и домовладельцы являлись доносчиками на призываемых. Таким образом были приняты самые решительные меры по охране армии и флота от «политически неблагонадежных элементов». Но чем больше правительство боролось с «крамолой», тем больше оно теряло доверие не только к солдатам и матросам, но и к офицерам и