– Шалун! – захлопывая за собой дверь, резиново улыбнулась она.

Со стороны это могло показаться увлекательной для обоих игрой. Но Стелла лишь изображала азарт. На самом же деле ей не хотелось никаких забав. На бочок – и спать. А сексом она будет заниматься во сне. Со своим Кирсановым, будь он проклят…

Со злости Ростислав заскрежетал зубами. Вылез из ванны, насухо вытерся, набросил на себя халат и направился в кухню. Достал сигарету, щелкнул зажигалкой. Курил он мало и только тогда, когда думал о Кирсанове. А в последнее время он думал о нем все чаще. Этот гаденыш уже отсидел свое. И в любое время мог объявиться в городе. Что, если он снова начнет ухлестывать за Стеллой?..

Нет, не будет этого. Ростислав пойдет на все, чтобы оградить жену от поползновений с его стороны. Надо будет, натравит на него своих каратистов, и они переломают ему все ребра. А еще лучше оторвут ему причиндалы…

Ростислав представил Кирсанова в роли евнуха и повеселел… И вообще, почему он должен изводить себя тяжкими мыслями! Пусть Кирсанов терзается. Он в этой жизни никто, и у него нет Стеллы. Ею обладает Ростислав. И будет обладать ею всегда.

С довольной ухмылкой он вошел в спальню. Стелла лежала в постели, накрывшись с головой. Он и не ожидал от нее приглашения к сексу. Да и ни к чему это. Он – хозяин, она – его вещь. И он может делать с ней все, что угодно…

Вне себя от распирающего желания, Ростислав сорвал со Стеллы одеяло, отшвырнул его в сторону. Жена лежала перед ним в шелковой ночной рубашке, под которой угадывались трусики. Знала же, что муж к ней полезет. Могла бы и раздеться, и ноги раздвинуть не мешало бы. Так нет, лежит как бревно и смотрит куда-то в потолок. Ладно, он сам все сделает…

Ростислав двигал бедрами быстро и глубоко. Стелла же никак не реагировала на его движения. Лежала под ним, как надувная кукла из «Пентхауза». Единственно, что больше не рассматривала хрустальную вазу под потолком. Глаза закрыты, на губах легкий намек на блаженную улыбку…

Ладно, пусть ей не нравится заниматься сексом с мужем. Пусть мысленно она принадлежит своему Кирсану. Но натурально ею обладает Ростислав. Стелла под ним, и только он имеет право терзать ее плоть. А Кирсанову хрен на воротник. И тюремного петуха вместо бабы…

Ростислав громко хохотнул. Стелла испуганно распахнула глаза. Зачем-то попыталась вырваться из-под него. Но он только крепче вжал ее в кровать и усилил свой натиск. Он понимал, что фактически насилует свою собственную жену. Но эта мысль не доставляла ему ничего, кроме удовольствия…

1

Сергею нравилось слушать музыку. Рок, зарубежная и отечественная эстрада, даже джаз и классика – он принимал все. Но никогда еще он не слышал музыки лучшей, чем та, которая сейчас ласкала его слух. Это был всего лишь скрип закрываемой за ним железной калитки. Но сколько смысла в этом звуке. Песня. Песня свободы!..

Все, закрылись за ним ворота лагерного контрольно-пропускного пункта. Позади три с лишним года заключения. Впереди дорога домой.

Его никто не встречал, и только гудящие на ветру провода пели ему дифирамбы. Да еще его кореша махали ему вслед с крыши производственного цеха. Он достойно прошел свой первый и, хотелось надеяться, последний срок. Ему не в чем себя упрекнуть…

Не развел его следак своей волчьей хитростью. Сумел-таки Серега остаться при своем. Он получил максимальный для своей статьи приговор. Но, видно, судье этого было мало. Он не засчитал Сереге в срок несколько месяцев, проведенных под следствием.

Менты повязали его осенью восемьдесят пятого года. А сейчас март восемьдесят девятого. Считай, три с половиной года вычеркнуты из жизни. Камера для малолеток, колония для взрослых, холод, голод и лишения – всего он хлебнул с лихвой. Но все позади. Ему двадцать один год. Он полон сил и энергии, а впереди целая жизнь…

Последний раз по «железке» он путешествовал три года назад. Лучше не вспоминать, как тяжело шли они по этапу. Пересыльные тюрьмы, «столыпинские вагоны», автозаки, конвой, собаки. Ничего, он все перенес, отсидел свой срок. И теперь едет домой. После тех дорожных мучений плацкартный вагон кажется ему раем.

До зоны он добирался почти два месяца. А тут всего четыре дня пути, и он уже дома. В Красномайске холодно, но куда теплей, чем в Сибири. И климат здесь мягче, и родные стены греют.

Поезд прибыл поздно вечером. Серега не стал ждать автобуса. И целый час шел по ночному городу. Красота. Все знакомое, все узнаваемое. И лагерная жизнь уже кажется такой далекой и чужой.

Зато мама была такой родной и близкой. Ей было все равно, где был сын, главное, что он вернулся живым и здоровым. Только вот отец хмурил брови. Он был приветлив, но что-то глодало его изнутри.

Мать быстро накрыла стол, отец сходил за водкой. Серега принял душ, переоделся в чистое. Какая благодать…

– Ну и как жить дальше собираешься? – спросил за столом отец.

В тюрьме и на зоне к нему не раз обращались с таким вопросом. Он всегда отвечал, что главная цель его жизни – быть правильным пацаном. Это означало, что он должен идти по жизни преступным путем.

– Нормально буду жить, батя! – хрустнул соленым огурчиком Серега.

Все три года на зоне он жил правильно. В отрицалово не лез, но это не мешало ему считаться воровским мужиком. Он исправно ходил на промку – гнал план, отоваривался в ларьке, в карцерах был редким гостем. Но с ворами он дружил, активистов ненавидел, никогда ни на кого не стучал, жил честно, по понятиям. Словом, братва его ценила.

Но сейчас он на свободе. И у него уже нет никакого желания оставаться на скользкой воровской дорожке. Он достойно откатал свой срок. И на свободе будет жить достойно.

Все, перебродило детство в заднице, выветрилась из головы блатная романтика. И воровские идеи утратили свою привлекательность.

– На завод пойдешь?

– Да не знаю, – пожал плечами Серега.

– Как это «не знаю»? – подозрительно покосился на него отец.

– Понимаешь, батя, я все три года в столярном цеху проработал. Мужик там один был. Такие вещи из дерева делал. И меня научил. Я теперь такое могу… В общем, я бы по дереву хотел работать. А у вас на заводе одни железяки…

– Ну почему железяки? У нас и столярный цех есть.

– Да? Не знал…

– А что ты раньше знал? Всю жизнь как неприкаянный. Только шалтай-болтай на уме…

– Поумнел я, батя. Мне уже одним завтрашним днем жить неохота. Хочу своими руками жизнь свою делать…

– Это хорошо, сынок. Это очень хорошо, – не скрывал радости отец.

Серега поставил себя на его место. Он бы тоже был доволен, если бы его раздолбай сыночек взялся за ум… А у него будут дети. Все будет…

Отец улыбался недолго. В глазах снова светилась тревога.