Испанцев удивляет, что в России маленьких детей возят на санках, как в сказке. Какая уж тут сказка, недоумевает Нина. Коляску по снегу не провезти. Санки и теплые варежки, куда без них? А снег на улицах – нет, не убирают. В Москве, в Рогожине – да, а здесь нет.

Дорога всегда ведет туда, а потом приводит обратно. Не дай бог, чтобы только туда. Однажды на полпути к Рогожину рано утром, сразу после бурного июньского дождя Нина видела аварию: загородившая всю трассу фура, ошметки «лексуса», поваленный на бок военный грузовик. «Жигули»-четверка в мятых кустах далеко за обочиной… Уложенные рядком мертвые тела, прикрытые газетами и грязным тряпьем. Витя проезжает мимо осторожно, будто на цыпочках. «Лексус», дорогая надежная машина, изуродован так, словно его скомкал злой великан. Молодой солдатик корчится от боли прямо на проезжей части, фельдшер держит над ним капельницу.

– «Лексус» ехал на большой скорости, задел фуру, и его понесло, – увлеченно объясняет Витя, крутя баранку.

Витя умеет восстановить в подробностях любое дорожно-транспортное происшествие.

– Вынесло на встречку, а тут как раз грузовик с солдатами. Потом еще «четверка» подвернулась…

Нина долго не может забыть лужу черной крови на асфальте, в которой отражалось белое после дождя низкое небо. Мертвый живот с татуировкой. Лицо, укрытое пиджаком…

Поспешишь – людей насмешишь. Насмешил…

Не дай бог, чтобы только туда.

Зимой вдали от Москвы на трассе темно. Темно, когда ясное небо. Когда облака, наоборот, светло. Светло и тепло. «Баргузин» мчится вперед, как сверкающий белый болид, дорога летит навстречу, а звезды стоят неподвижно. Вдоль дороги – телеграфные столбы, похожие на космические ракеты с ободранной обшивкой, на игрушечные Эйфелевы башни.

Светает всегда слева, над лесом.

После дождя у облаков нежные розовые брюшки, как у речной рыбы.

Тесно друг к дружке жмутся обледенелые дачи. Испанцы тянутся с задних сидений, кричат Нине в ухо:

– Здесь люди живут?

– Живут, но только летом. На зиму переезжают в город. Это не деревня, а дачи. Шале, понимаете?

«Шале» – кривые, наспех сколоченные курятники. Крошечные окошки, забор из ржавого металлолиста. Некоторые не больше собачьей конуры – чтобы хранить огородный инструмент. В них даже летом не живут.

Испанцы кивают.

Умереть можно: шале. Нина смеется.

Вдоль дороги стоят гаишники, тормозят машины. Попробуй угадай, где они прячутся. Под березкой, за поворотом. В тени брошенного дома. В придорожных кустах. В тени облака, которое низко волочет по кустам прохладное дождевое брюхо. Водители предупреждают встречных, мигая фарами. На гаишнике толстая куртка-тулуп. Зима – дело нешуточное, даже если прикидывается летом. Нет, штраф у нас не платят. Почему? Откуда я знаю. Не принято. Дают гаишнику рублей пятьсот или тысячу, смотря что нарушил. Взятка? Нет, это по-другому называется. Взятка – это когда чиновникам. Дать гаишнику на лапу, вот как мы говорим. На тяжелую потную лапу. Звучит странно, Нина согласна. Не понимают – ну и не надо. Зато Витя все понимает.

Нина смеется. И Витя смеется.

В туалет? Видите ли, здесь негде. Ну и что же, что автозаправка. Туалет на автозаправке, конечно, имеется – вон он, видите? Деревянный домик, лучше в него не заходить. Вылезайте прямо здесь и делайте свои дела под кустом. Да-да, вон там. И нечего возмущаться, это вам, в конце концов, не Швейцария.

Однажды свернули в придорожный ресторан. Самый настоящий ресторан русской кухни: блины с икрой, мясо с грибами в глиняном горшочке, салат «оливье». Это у вас он русский, а у нас французский. Соленые огурцы, пиво и водка. Цены умеренные, в Москве и даже в Рогожине на эту сумму не поешь. Интерьер вполне ресторанный: русский-народный бревенчатый сруб, березовые ветки, хомуты и уздечки на стенах. Но туалета, к удивлению Нины, внутри не оказалось. Туалетом называли деревянный домик с дощатой дверкой. В сомнительный домик Нина отправилась первой – на разведку. Внутри было сильно загажено, а задней стенки у домика не имелось вовсе: вместо нее перед Ниной зияла обширная пробоина с видом в поля до самого горизонта. В полях, волнуя высокие травы, гулял крепкий осенний ветер.

Нина выскочила из домика, зажав пальцами нос.

Возле ресторана стояли неопрятные постройки хозяйственного вида, и Нина потихоньку уселась в тени одной из них, а потом туда же отправила испанцев.

Придорожный ресторан без уборной. Знакомьтесь: русская кухня.

За несколько километров от Рогожина в поле всегда поджидает одна и та же проститутка: высокая, жилистая, крепкая. Витя называет ее «плечевая». Как перевести на испанский? Нина в замешательстве. Плечевая – это которая за плечами. Как смерть. Или на плечах, как рыцарский плащ. Нина услышала это слово недавно. Говорят, плечевые обслуживают дальнобойщиков. Люди едут издалека, кровь в малом тазу застаивается. Трудно сказать, при чем тут плечи.

На обратном пути к Москве проститутки стояли не поодиночке, а парами, с маячащими позади сутенерами. Иногда целой толпой человек по двадцать. Их выстраивали шеренгой, и в сумерках подъехавший автомобиль освещал фарами лица. Ту, которая получше, сажали в машину и увозили. Ужас какой, с содроганием думала Нина. Куда тебя везут? Как потом возвращаться? Уж если на то пошло, лучше иностранцы в отелях. Как-то спокойнее.

Юные девочки с детскими глазами и нарисованными лицами. Обильная косметика, чтобы юность не отпугнула клиентов. Юность уголовно наказуема, не каждый согласится рисковать. Впрочем, есть любители, их не отпугнешь.

Вечером остановились у ларька купить воды. Рядом цветочный магазин «Сады Сальвадора» – Нине становится грустно… Две размалеванные школьницы кидаются к машине, распахивают дверцу:

– Развлечься не хотите?

Витя беззлобно усмехается. Кто его знает, как он относится к таким развлечениям?

Слушать радио хочется редко. Лучше молча смотреть в окошко и о чем-нибудь думать – мысли в дороге бывают такие яркие, объемные, и кажется, что еще чуть-чуть – и поймешь что-то самое важное, чего не вычитать в книгах. А можно не думать – просто смотреть на мелькание деревьев и столбов, от которого внутри становится пусто и тихо. Дорога – лучший на свете психотерапевт, думает Нина. Неважно, куда она ведет. Главное – дорога.

Уезжали иногда очень далеко – за сотню километров от Рогожина, на границу области, где не было уже ни деревень, ни сел, и только кое-где одинокие дома с обрушенной крышей таращили пустые глазницы, и белели до горизонта пустые поля, покрытые снегом, и вьюга тянула к колесам микроавтобуса длинные злые языки.

А в апреле заехали прямиком в небо. Вверху, внизу – кругом сияла глубокая густая синева: по весне река вздулась и затопила поля. Облака тоже плыли повсюду, вверху и внизу, справа и слева, отражаясь как в зеркале, и среди них плыл белый «баргузин», тоже как большое белое облако, зато горизонта не было вовсе – синева полей мягко переходила в синеву неба.