«Все-таки надо давать ей больше денег. – Нина вошла в лифт и нажала кнопку. – Дома столько всего нужно сделать, летом дачу ремонтировать. А мне завтра снова в дорогу».

Мысль о дороге неизменно успокаивала Нину.

* * *

Дорога – она всегда и везде дорога. Не важно, как ее называют: улицей, трассой, шоссе, автобаном.

И еще: дорога – это всегда приключение. Не знаешь заранее, чего от нее ждать. Может, все пройдет гладко – дорога туда, дорога обратно. А может, не пройдет.

Ксения рассказывала, как у нее загорелась машина с американцами – испанцев у Кирилла в то время еще не было. Американцев Ксения возила в Рогожин на задрипанном «жигуленке».

– И что же? – качала головой Нина. – Что ты сделала?

– А ничего, – улыбалась Ксения. – Остановилась на обочине, достала бутылку с кока-колой и давай двигатель заливать. Бутылка кончается, пар кока-кольный валит, американцы выскочили, орут. Наконец мужик какой-то меня пожалел, остановился, достал из багажника огнетушитель и всю фигню в одну секунду ликвидировал.

Нина знала, что если б никто не помог, Ксенина машина в считанные минуты превратилась бы в горелый остов из тех, что они не раз встречали на обочине рогожинской трассы.

Сколько раз Нина проделала путь в Рогожин и обратно – семьдесят, сто, больше?

Дорога для Нины начиналась ранним утром у нее дома, когда она пила кофе в темной кухне, глядя на подсвеченный фонарями и прожекторами силуэт Белорусского вокзала. Надевала джинсы и свитер. Снимала с зарядки мобильный телефон. Ничего не забыть. Еще раз просмотреть переведенные и заверенные накануне документы. Вспомнить, кому и где их надо отдать. В дороге думать лень, лучше дома.

В поездку лучше одеваться скромно. Переводчик – существо безвредное и добропорядочное, как домашний кастрированный кот. Ему доверяют, его не боятся. Переводчик должен на всех производить хорошее впечатление, но не слишком – чтобы доверяли и не боялись, пока он здесь, а потом, когда он уйдет, его забывали, как приятный и необязательный вечерний фильм по Первому каналу: показывают – смотришь, перестали показывать – забыл, только перламутровое свечение в памяти, которое подсказывает, что недавно перед вами было что-то хорошее и незлобное.

Одним словом – джинсы. Только не слишком тертые и – упаси боже – безо всяких там модных лохмотьев, отверстий и дырок. Теплый домашний свитер. Кроссовки и полупальто-парка на деревянных рожках. Все очень уютно, культурно, основательно – как школьница с картинки из учебника французского языка. И не важно, что школьнице перевалило за тридцатник. Переводчик – профессия без возраста.

Летом утренний воздух в Москве прозрачен и свеж, а по улицам центра, сонно завывая, медленно разъезжают поливальные машины, похожие на больших оранжевых короедов. Вдоль домов лежит густая тень. Город еще не проснулся.

Тверская улица, Кремль.

В каналах Замоскворечья розовеет вода.

Первым делом они с Витей направлялись в отель, где забирали притихших испанцев. В отеле в этот час еще не улеглись отголоски ночной жизни. Игровые автоматы переливаются разноцветными огнями. Из лифта выходят усталые проститутки в мятых платьях. Нина смотрит на них с сочувствием: она тоже обслуживает иностранцев, а потом про нее забывают.

Зимой утро наступает поздно.

«Море тьмы, – думает Нины, всматриваясь в черноту за окошком. – Так в Средние века называли Атлантический океан. Сразу понятно, как было дело: стоит капитан на палубе, смотрит в подзорную трубу, а вокруг – ни океана, ни горизонта. Что там – акулы, рифы? Одни фиолетовые круги перед глазами. Может, тебя самого уже нет в живых. Умер и не заметил! Господи, море тьмы, море тьмы, – в ужасе бормочет капитан. А потом спускается в каюту и наносит готовый топоним на карту».

В восемь еще темно, светает к девяти. Зимний рассвет напоминает по цвету чай с молоком. Изредка солнце проступает сквозь облака бледным кружком лимона.

Зато весной в утреннем городе много разных солнц. Одно висит на небе, другие гонятся за «баргузином», скользят по окнам домов, по застекленным балконам и лоджиям. Самое проворное светило залезает в пустую бутылку, брошенную на тротуар. Ныряет в зеркальце заднего обзора, оттуда прыгает Вите на лицо. Это опасно, когда водителю в глаза лезет солнце, и Витя надевает темные очки.

Выглядит дорога по-разному. Широкая и прямая, похожая на взлетную полосу трасса среди полей. Щербатая проселочная, с сухими и плоскими трупиками лягушек, так далеко от Москвы, что кажется – назад не вернешься. Иногда дорога пыльным облаком вьется позади, когда кончается асфальт и начинается противный тряский гравий, по которому приходится ехать на малой скорости. В дождь колеса встречных машин похожи на водяные мельницы.

Дорога с газоном на разделительной полосе. С бегущей справа или слева луной. Дорога в горку, дорога под горку. Через снежное поле, где нет указателей. Вот навстречу бредет женщина. Усталый, злой Витя тормозит, опускает стекло и вежливо интересуется: «Скажите, а где тут у вас детский дом?». Женщина мотает головой: не знает. «А как село здешнее называется?» Не помнит. «У села что, нет названия? Есть? И как же оно звучит?»

В ответ – тишина.

Белая дорога сливается с белым горизонтом вдали. Женщина, пошатываясь, бредет дальше.

Нина ее понимает, эту молчаливую женщину без лица. В снегах и мертвой тишине забудешь, как называется твое село. Какой на дворе месяц и год. Как зовут тебя и твоих детей. Однажды удочерили двух девочек. Бывшая мама обеих дочек назвала Наташками. Из документов Нина узнала, что у этих двух Наташек по соседним деревням есть еще две родные сестры, тоже Наташки – одна живет с бабушкой, другую взяли соседи.

Перед Рогожиным дорога весело подпрыгивает по холмам, как на картинке в книге народных сказок. Это и есть русские горки – русские, а вовсе не американские. И ничуточки не страшно, а весело. За Рогожиным темнеет: сгущаются леса. Высокие старые ели, увешенные шишками, как елочными игрушками. Однажды весной Нина уснула на переднем сиденье, а Витя видел, как на встречной полосе машина сбила лося. У машины после удара был разворочен передний бампер. Хорошо, что Нина все проспала.

Вот прямо по снегу катит велосипедист, крутит педали изо всех сил. С руля свисает авоська. В авоське – две бутылки пива, две бутылки водки и пакет кефира. Нина на ходу успевает сосчитать. Витя смеется: мужик собирается все это употребить? Что выпьет первым? Смешает водку с пивом, сделает коктейль? Валит с ног даже бывалых. А может, пиво даме, а водку себе? Или наоборот? А на утро обоим кефир.

Из крайнего дома выкатываются сани, запряженные рыжей лошадкой. В санях мужик в телогрейке. Лошадка замедляет ход, поднимает хвост, на дорогу падают дымящиеся бурые шарики. Из печных труб валит дым. Вот она, русская зима! Испанцы галдят, вытаскивают фотоаппараты. Весело, морозно, зиму хочется сфотографировать. Это испанцам хочется, а Нине и Вите не хочется вовсе. Только время зря тратить. Но все равно: останавливаются, вылезают из машины. Всего на минутку, и сразу дальше. Острый запах печного дыма, снега и еловых ветвей. Испанцы фотографируют друг друга. Фотографируют Нину, лошадиные катышки, Витю и микроавтобус. Показывают, что получилось: сугробы, черные стволы, крупные снежинки тают на объективе, получается интересный эффект.