— Да, я уверена, — выдохнула она. Никогда и ни в чем она не была настолько уверена. Вероника медленно потянулась к его сорочке, расстегивая ее и поглаживая грудь Фредди, пока не дошла до шрама. Она провела пальцами по красным и белым отметинам на коже, по рубцам вокруг того места, где врачи извлекли пулю. «Он же был на волосок от смерти», — подумала Вероника. А она не имела ни малейшего понятия о том, что он на фронте, что ему грозит опасность. Рана оказалась больше, чем Вероника себе представляла. Она осторожно погладила кожу вокруг шрама кончиками пальцев. Фредди застонал, и Вероника отпряла.

— Тебе больно? — спросила она.

— Нет, — ответил он, сдерживаясь изо всех сил. Он взял ее за руку и поцеловал.

Помогая ему, быстрыми судорожными движениями Вероника принялась снимать с него одежду, пока он не остался в одном белье. Вид его подтянутого тела поразил ее. Вернее, она поразилась тому эффекту, который оказал на нее его вид: эту часть себя Вероника считала давно умершей. Она помогла ему справиться с перламутровыми пуговичками ее блузки и расстегнула зеленую юбку, после чего быстро сбросила одежду и оттолкнула ее в сторону, оставшись в одних чулках и комбинации. Фредди отступил назад и, задыхаясь, глядел на нее.

— Господи боже! — пробормотал он. — До чего же ты красива!

Сквозь щели в стенах пляжного домика свистел ветер, и Вероника задрожала от холода. Фредди прижал ее к себе, не переставая целовать. Потом медленно поднял на руки и положил на кушетку. А потом они не спеша занимались любовью, накрывшись одеялами, чтобы сохранять тепло. Он не отрывал глаз от ее лица, и между стонами страсти Вероника видела, что он обеспокоен.

— Не бойся, мне не больно, — прошептала она.

Фредди кивнул.

— Не хочу быть таким, как он. Я не хочу, чтобы ты страдала, — прошептал он, замерев.

— Ты совсем не похож на него, возразила Вероника и обхватила его лицо ладонями.

— Я люблю тебя, — выдохнул он в промежутке между стонами, когда их тела вновь задвигались в унисон.

— Я тоже люблю тебя, — отозвалась Вероника. Она часто дышала, не отводя от него взгляда.

После они какое-то время лежали неподвижно. Вероника пребывала в состоянии блаженства, которое испытала впервые в жизни. Она обхватила Фредди руками и смотрела в потолок через упавшие ей на глаза шелковистые пряди его темных волос. Потом она отвела их назад, с удовольствием пропуская сквозь пальцы. Аромат его одеколона завораживал, и, вдыхая его, Вероника мечтала никогда не отпускать Фредди.

Он приподнялся на локтях и рассматривал ее. Вероника была счастлива до слез. Но она лишь широко улыбнулась, и с губ ее слетел смех.

— Ты даже не представляешь, как сильно я тебя люблю, Фредди Стэндиш. И как я по тебе скучала.

Дорсет, июль 2018 года

Когда Мелисса вошла в церковь, Редж прикреплял к стенду отвалившуюся фотографию. День подходил к концу, через час деревню должны были закрыть на ночь.

— И снова здравствуйте, — сказал гид, приподняв бровь. — Вы все никак не расстанетесь с нами.

Приближаясь, Вероника приветливо помахала старику.

— У этих туристов такие шаловливые руки. В этом наша проблема. — Редж указал на снимок, вдавливая в него последнюю кнопку. — Не могут они просто смотреть, обязательно надо подойти и потрогать.

— Ho ведь это не оригинальные снимки? — Мелисса подняла на лоб солнцезащитные очки.

— Разумеется, копии. И почему это власть имущие не могут решиться заламинировать стенды, чтобы снимки не падали. Дайте я угадаю. — Редж склонил голову набок. — У вас остались вопросы касательно моды?

— Простите меня, — смутилась Мелисса. — Это была выдумка.

— Знаю, — засмеялся Редж. — Я сразу догадался, что вы приврали. Ваш приятель-историк не похож на того, кто делает документальные фильмы про женскую моду. Он больше по танкам да кораблям.

— Правда? — спросила Мелисса.

— Да. А вы не видели его передач?

Мелисса покачала головой.

— Он хорош, — продолжил Редж. — Интересно рассказывает, а без этого никак, если хочешь работать в телике. Итак, чем я могу вам помочь? Не против, если мы сядем? У меня есть печенье с ванильным кремом и чай в термосе, могу предложить.

Мелисса последовала за стариком, и они присели на массивную скамью в первом ряду. Она отказалась от чая, но взяла печенье и грызла его, пока старик наливал себе чуть теплого чая.

— Проторчал тут весь день. Но приходится.

Мелисса взяла второе предложенное печенье: — Спасибо. Я, вообще-то, не ем сладкого. Талию берегу, — сообщила она, оценивая взглядом пакетик и прикидывая, прилично ли будет стащить еще одно печенье.

Редж выжидающе посмотрел на нее:

— Слушаю вас. Я же вижу, что вам страсть как хочется меня о чем-то спросить.

— Да, хочется. Но, боюсь, дело не касается фермеров или рыбаков. Не возражаете?

Реджи фыркнул в чашку от термоса.

— Переживу как-нибудь, — сказал он. — Выкладывайте.

Мелисса глубоко вздохнула. Ей снова показалось, что она тронулась умом.

— Я хотела расспросить вас о том, что вам известно об Альберте и Веронике Стэндиш.

— Вас интересует что-то конкретное? — уточнил старик.

— Ну, например, я бы хотела узнать, что стало с хозяйкой поместья после войны. Нет, не совсем так. — Мелисса набралась смелости. — Посмотрите на этот снимок, — сказала она, вставая. Гид поднялся и пошел за ней. — Обратите внимание на их руки: сэр Альберт прямо впился в ладонь жены. Он слишком крепко ее держит, у него даже костяшки побелели. А ее лицо…

Редж присмотрелся.

— Она как будто напугана, — медленно произнес он. — Я сам давеча об этом думал.

— Вот! — воскликнула Мелисса. — Вот же! Эта фотография меня тревожит.

Редж развернулся и пошел обратно к скамьям. Мелисса присоединилась к нему и взяла очередное предложенное печенье.

— Для того, кто не ест сладкого, вы очень быстро с ним расправляетесь, — заметил гид.

Мелисса улыбнулась, держа в руке ванильное печенье.

— Итак, в чем ваш вопрос ко мне? — уточнил Редж. — Хотите знать, был ли сэр Альберт нехорошим человеком? Да, был, насколько я помню. Хотите знать, поднимал ли он на нее руку? Не имею понятия, дорогуша. Хозяин не был приятным человеком. Матушка моя его ненавидела и побаивалась находиться рядом. Во время войны, когда управляющий поместьем ушел на фронт, сэр Альберт сам приходил за рентой. Матушка настолько опасалась оставаться с ним наедине, что отпрашивала меня из школы, притворяясь, будто я захворал, лишь бы не быть одной. Отец мой тогда работал в поле, ему было некогда. В тот год, когда реквизировали деревню, мне исполнилось шесть, так что я мало что помню.