Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Отведите его к Кутыри, — рек король. — Пусть накормит и вымоет его. А потом переоденет.
Когда опять тронулись в Глостер, Лир спросил:
— Так чего желаешь ты, Карман? Бродячим скоморохом снова стать, отринуть все удобства замка и предпочесть им стылую дорогу?
— Очевидно, я уже предпочел, стрый, — молвил я в ответ.
Лагерем мы встали у речушки, которая за ночь вся перемерзла. Король сидел у костра и ежился, хотя на плечах у него была толстая меховая шуба — одеянье настолько обширное, что щуплый старик в ней выглядел так, словно его пожирает медлительный, однако хорошо причесанный хищный зверь. Из шубы торчали только орлиный нос и клок седой бороды. Да в мехах горели две огненные звезды — его глаза.
Снег валил вокруг влажными оргиями хлопьев, и мой простенький шерстяной плащ, которым я замотался с головой, весь промок.
— Неужто я негоден как отец, раз дочь моя против меня восстала? — вопрошал Лир.
Ну теперь-то почто? Чего это вдруг он полез в темную бочку своей души, хотя все эти годы преспокойно черпал оттуда все свои капризы и желанья, а последствиями забрызгивал окружающих? Чертовски удачное время для самокопаний — сам же отдал крышу над головой. Но я, разумеется, промолчал:
— Что я понимаю в должном воспитании детей, государь? Ни отца, ни матери своих у меня не было. Воспитала меня Церковь, а мне на них всех написать тонкой желтой струйкой.
— Бедный мальчик, — рек в ответ король. — Сколь долго буду жив, отцом тебе я буду и семьею.
Я бы тут, вестимо, отметил: он сам не так давно объявил, что пора плестись ко гробу, а учитывая, как обошелся он с дочерьми, мне б лучше и дальше оставаться сиротой, — но старик спас меня от прозябанья в рабстве и скитаньях, поселил у себя во дворце, даровал друзей… Все ж какая-никакая, а семья. Поэтому я ответил просто:
— Благодарствуй, вашчество.
Старик тяжко вздохнул и произнес:
— Ни одна из трех моих королев меня по-настоящему не любила.
— Ох, еть-колотить, Лир, я тебе шут, а не какой ятый колдун. Если ты и дальше будешь возиться в грязи собственного раскаяния, давай я тебе лучше меч подержу. Может, твоей древней жопе достанет проворства насадиться на его острый конец. И тогда нам выпадет хоть немного окаянного покоя.
Лир рассмеялся — старый кривой дуб — и потрепал меня по плечу:
— Иного не прошу от сына я — лишь бы дарил мне смех в минуты горя. Отправлюсь на покой. А ты ночуй сегодня у меня в шатре, Карман, чтоб холод не глодал.
— Слушаюсь, государь. — Стариковская доброта меня тронула, отрицать не стану.
Король побрел к себе. Пажи уже целый час таскали в королевский шатер горячие камни, и когда Лир откинул полог, меня опахнуло жаром.
— Приду, как только по нужде схожу, — молвил я. Отошел за край света от костра и стал облегчаться у огромного голого вяза, как вдруг перед мною в чаще замерцал голубоватый свет.
— Н-да, то был пушистый клочок овечьего дрочала, — раздался женский голос, и из-за дерева, на которое я ссал, вышла призрак-девица.
— Божьи муди, навье, я чуть тебя не обмочил!
— Смотри, куда брызжешь, дурак, — рек призрак. Теперь она казалась пугающе плотской — за спиной проступало совсем немного, но снежинки пролетали ее насквозь.
— Пусть будет царственна семья,
В ее тепле растаешь.
Но злодеяньям короля
Ты сиротой не станешь.
— И все? — молвил я. — Опять стишки да шарады? По-прежнему?
— Тебе пока больше ничего и не надо, — ответил призрак.
— Я видел ведьм, — сказал я. — Они тебя, похоже, знают.
— Ну да, — рек призрак. — В Глостере темные делишки завариваются, дурак. Глаз да глаз нужен.
— Глаз да глаз за чем?
Но девица исчезла, а я стоял посреди леса с причиндалом в кулаке и беседовал с деревом. Ладно, наутро уже будет Глостер — там и поймем, за чем именно глаз да глаз нужен. Или что там еще за вздор был?
Вместе с флагами Глостера на башнях трепетали полотнища Корнуолла и Реганы — стало быть, депутация уже прибыла. Глостерский замок представлял собой горсть башен, окруженный с трех сторон озером, а спереди его от суши отсекал широкий ров. Внешней стены у замка не было, как в Белой башне или Олбани, не имелось и двора. Лишь небольшая площадка перед входом и сторожка для охраны въезда. Конюшни и казармы на суше защищала городская стена.
При нашем приближенье со стены донесся трубный глас. Оповестили, значит. Навстречу нам по мосту уже мчался, раскинув руки, Харчок.
— Карман, Карман, где же ты был? Друг мой! Друг!
С большим облегчением я убедился, что он жив. Мало того — этот простодушный медведь стащил меня с лошадки и сжал в объятьях так, что у меня дыханье сперло. Он танцевал и кружил со мной, а мои ноги болтались в воздухе, словно я был куклой.
— Хватит лизаться, Харчок, деревенщина ты эдакая. Все волосья мне с головы ощиплешь.
Я треснул обалдуя Куканом по спине, и он взвыл:
— Ай! Не надо драться, а? — Но все же выронил меня и присел на корточки, обхватив себя лапами, словно сам себя матерински голубил. А может, и впрямь голубил, поди разбери. Но тут на спине его я заметил буро-красные разводы и поднял рубаху посмотреть, в чем дело.
— Ох, паренек, что же с тобой было-то? — Голос мой осекся, из глаз запросились слезы, и я никак не мог набрать в грудь воздуху. Мускулистая плита спины моего подручного была почти без кожи — чья-то жестокая плеть методично и явно долго сдирала ее, а когда раны рубцевались, сдирала и рубцы.
— Я так ужасно по тебе скучал, — сказал Харчок.
— Ну да, я тоже, но откуда все эти шрамы?
— Лорд Эдмунд сказал, что я оскорбленье естеству и меня надо наказывать.
Эдмунд. Ублюдок.
Эдмунд. С Эдмундом придется разобраться — силы обратились супротив него, и я с трудом давил в себе желанье найти подлого изверга и воткнуть ему какой-нибудь свой кинжал между ребер. Однако план действовал — и у меня по-прежнему оставался кисет с двумя пылевиками, что мне дали ведьмы. Едва не подавившись, я проглотил гнев и повел Харчка в замок.
— Эгей, Карман? Ты ли это, парнишка? — Акцент валлийский. — А король с тобой ли?
Из-за колодок, установленных посреди дворика, выглядывала мужская голова. Волосы темные, длинные, все лицо закрывают. Я подошел и присел поглядеть, кто это.
— Кент? Зачем ты в сих ежовых ноговицах?[131]