– Мы решили, что раз ты не желаешь ехать с нами, то мы возьмем Рейфа с собой, тем более что ты так расстроена, – сказала мама.

– Ты боишься оставлять Рейфа со мной? Ты боишься этого по тем же причинам, что и...

Я услышала, как мой голос задрожал.

– Ронни, нет! Я просто решила, что раз уж ты хочешь побыть одна или с Клэр, если тебе так трудно смириться с тем, что мы отправляемся в Стоун-Гейт...

– Хорошо, берите Рейфа с собой. Он похож на Рути. Пусть Скотт Эрли увидит моего брата.

– Ронни! – строго произнес отец.

– Идите. Я бы лучше отправилась в ад!

Я кричала что было сил, а потом упала на кровать и накрылась с головой одеялом.

В комнате установилась тишина, как после выстрела.

Прошло время, и мама нарушила молчание:

– Пусть она побудет дома, Лонни. Она имеет право на свои собственные чувства. Только Отец Небесный в силах ей помочь, потому что человеческая воля тут бессильна.

В ее голосе было столько горечи, что сердце мое сжалось от жуткой тоски.

Услышав, что они уехали, я тут же отправила письмо Клэр.

«Родители там?»

«Они уехали увидеть его».

«Ты не поехала с ними?»

«Я лучше повешусь».

«Я бы тоже не поехала».

«Хочешь, встретимся?»

«Не сейчас. Может, позже».

Вообще-то я заснула. Разговор с мамой и папой так утомил меня, как будто я весь день тяжело работала.

Когда я проснулась, было уже темно. Я услышала, как родители разговаривают в кухне. Я спустилась, поскольку очень проголодалась, сделала себе несколько бутербродов с сыром и поставила их греться в печку. Затем присела за стол. Я знала, что они ни за что не станут начинать разговор, пока я их сама не спрошу.

– Итак, – тяжело вздохнув, начала я, – как все прошло? Мамино лицо светилось румянцем. Она казалась молодой и привлекательной.

– Это было чудесно! – сказала она. – Ронни, я хочу сказать, что наша печаль нашла выход.

Они рассказали мне о комнате, где проходила встреча. Она не была похожа на обычную комнату для посещений, скорее на гостиную. В ней стояли софа и несколько кресел. Охранник привел Скотта Эрли, закованного в наручники. Позже зашел психолог, который принес воду. Он пошутил, сказав, что едва не допустил оплошность и не заказал кофе. Скотт Эрли сразу же отдал моим родителям свой дневник. Он скопировал его на ксероксе в библиотеке клиники. Там были записаны его мысли, начиная с того времени, когда он не мог понять, как совершил убийство. Потом он стал анализировать свое состояние. Скотт Эрли не снимал с себя вины. Он сказал, что дневник объяснит им то, что ему было трудно высказать.

– А потом?

– Мы говорили по очереди, – продолжал мой отец. – Мы говорили о семье, о том дне и о том, что происходило с нами позже. Он слушал, и его лицо становилось все несчастнее. Для нею это было не менее страшно, чем для нас. Он выглядел так, будто его выпороли. Каждый раз, когда мы останавливались, видя его реакцию, он просил: «Пожалуйста, продолжайте. Мне надо это выслушать».

– Он согласился на эту встречу ради нас, а не ради себя, – произнесла мама. – Он сказал, что ничто не в состоянии изменить того, что он сделал. Он сказал, что собирается посвятить вес оставшееся время покаянию. Он сказал, что его преступление касается не только нас, но и всего мира.

– Как мило с его стороны, – заметила я, доставая бутерброды.

– Как только Скотт Эрли узнал о предстоящей встрече, ему начали сниться сны. О том самом дне. На нем было грязное белье, он пересекал лужайку, но вместо того, чтобы совершить убийство, он обращался к твоим сестрам с предупреждением не играть серпом. Он говорил им о том, как это опасно. Он подбрасывал их в воздух, и они смеялись. Потом выходила ты и спрашивала, что он, чужой человек, здесь делает. Но ты улыбалась. Он попросил у тебя воды, и ты не отказала ему. Он испытывал сильную жажду, так что горло его словно покрылось изнутри слоем пыли, но, выпив твою воду, он как будто возродился, потому что это была самая вкусная в мире вода. Ты бросила ему пару старых брюк. Он согрелся, поблагодарил тебя и ушел.

– Он рассказал библейскую историю, чтобы оправдать себя. «Я был голоден, и ты накормила меня. Я был наг, и ты укрыла меня», – процитировала я.

– «И то, что ты сделал для самых малых братьев моих, ты сделал для Меня». Что может умалить человека больше, чем убийство себе подобного? Ронни, ему снился такой же сон, как и тебе. Признай это, – сказала мама. – За исключением ружья.

Она была права, и мне от этого стало еще хуже.

– И это все? – спросила я их.

Нет, оказывается, это не все. Психолог попросил их рассказать о своих ощущениях, о том, что сделал бы папа, если бы застал в тот момент убийцу. Он просил поделиться своими воспоминаниями о Ребекке и Рути. Отец ответил, что наверняка защитил бы дочерей и убил бы обидчика, а если бы не убил, то постарался обезоружить любыми средствами. Было много чего еще. Психолог попросил Скотта Эрли объяснить, что он понимает под угрызениями совести. Что такое покаяние? Мои родители сказали, что человек становится другим, и если он в будущем снова согрешит, то будет жестоко наказан.

После этого зашла жена Скотта, Келли. Мама обняла ее, потому что лицо той женщины было искажено мукой. Она рассказала маме о том, сколько исполненных ненависти писем получила. Ей хотелось оставить мужа, бежать от него, забыть о нем, но потом она вспомнила, какие клятвы они дали во время венчания: «Быть вместе и в радости, и в горе, и в здравии, и в болезни». Они познакомились, когда им было по шестнадцать лет. Она знала Скотта Эрли полжизни. Келли с нетерпением ждала, когда наступит день следующего посещения. Но перед первым визитом она была жутко напугана, поскольку не знала, достанет ли у нее сил обнять его, быть с ним. Она боялась, что посмотрит на его руки и вспомнит о том, что он сделал. Келли сказала, что не представляет, чтобы тот Скотт Эрли, которого она знала, мог совершить такое преступление, – недаром шизофреников описывают как людей с раздвоенной личностью. Она надеялась, что ей удастся найти в себе мужество принять Скотта Эрли. До того как состоялось их первое свидание в клинике, она знала лишь, что сможет проявить христианское милосердие, потому что в ее профессии такое качество, как доброта, в том числе и по отношению к душевно больным людям, занимало не последнее место. Однако она не знала, как поведет себя, когда душевно больным человеком оказался ее муж.

Внимание к личности Скотта Эрли, забота о его жизни, о его перерождении – все это привело меня в бешенство. Я чувствовала, что мой рот наполнился слюной, как бывает, когда испытываешь тошноту и стараешься сдержать позыв рвоты.

В конце психолог предложил сделать какой-нибудь жест доброй воли. Моим родителям пришлось противопоставить свою веру совершенному Скоттом Эрли злу. Но папа все же протянул руку и подержал Скотта Эрли выше локтя, а мама коснулась его ладони. И они сказали ему: «Мы прощаем тебя во имя Рути и Беки». Он плакал, и Келли тоже плакала. Скотт Эрли считал, что не заслуживает их доброты. Он спросил, может ли написать им, и они согласились.