– Возможно, ты просишь показать тебе выход, а не освободить от боли? Можно ведь пойти разными путями, и важно выбрать верный.

– Вероятно, ты права, но если бы я ощущала, что мне надо пойти с вами, то я бы это знала.

– Иногда правильное решение оказывается самым тяжелым. Кому от этого хуже?

– Мама, мне будет там плохо. Я рада, что ты отказалась от приказного тона, потому что я не пошла бы туда, даже если бы меня потащили силой.

Я начала кричать.

Из спальни послышался голос отца:

– Ронни! Имей уважение!

– Я не забыла об уважении, папа. Я даже проявила уважение к вашему решению. Я даже могу понять, почему... Нет, это неправда. Я хотела бы понять, но не могу. Я не пытаюсь остановить пас. Вернее, хотела бы остановить, но не стану этого делать.

– Когда мы впервые задумались над этим, мы исходили из того, что даже хороший человек может совершить зло. Непреднамеренное зло, – проговорил папа.

– Ты считаешь, что Скотта Эрли можно назвать хорошим человеком?

– Я думаю, что он не лишен нравственности. Теперь, когда я узнал, как он жил до совершения преступления...

– Нет! – В моем крике было столько возмущения, столько протеста, что у Рейфа округлились глаза, а рот открылся от удивления. В этот момент он был похож на Рути, как никогда. – Если он не лишен нравственности, то же самое можно сказать о Гитлере или Пол Поте.

– Нет, ты не права. Те были безумцами. Они хотели стереть с лица земли целые нации, уничтожить миллионы людей, – пытался урезонить меня отец.

– Ты хочешь сказать, что жизнь одного человека не так важна, как жизнь миллионов? Он безумец, настоящий безумец.

– Нет, – упорствовал папа. – Он вел себя, как безумец. Он был болен. Он не действовал по зову извращенной натуры. Его сознание не подчинялось ему. Он действовал по приказу зловещего голоса и осознавал, что этот голос не может принадлежать Богу. Он был страшно напуган, именно потому, что был истинно верующим. Болезнь чуть не погубила его душу, но теперь он знает, что...

– Я все это слышала миллион раз, и меня сейчас затошнит. Вы просто снимаете с него ответственность за совершенное злодеяние. Можете считать, как вам угодно, но я считаю, что надо быть не в себе, чтобы оправдывать такое чудовище. Он был болен, но теперь ему лучше. Тогда его снова надо судить, раз сейчас он понимает, что натворил. Его нужно судить как вменяемого человека и осудить на казнь. Так поступили бы со мной, если бы я совершила преступление.

– Ронни, не смей так говорить! – выкрикнула мама.

– Разве его казнь вернула бы к жизни твоих сестер? Мой отец тоже перешел на крик, больше похожий на рев.

– Ты прекрасно знаешь, что это ничего не изменило бы, Ронни. Скотту Эрли не «лучше». Он всегда будет жить с этой болезнью. Ему придется принимать лекарства до конца своей жизни, или...

– Или он пойдет и убьет еще кого-нибудь? Вы думаете, что у него нет такого желания? Как только он выберется оттуда... Кто будет контролировать «нового милого» Скотта?

– Келли. Его врачи, – сказала мама.

– Келли! Ты говоришь о ней так, словно вы подруги.

– Можно сказать, что да. Она способна понять то, что произошло, глубже, чем мои братья и сестры, или тетя Джил, или тетя Джерри. Ее сочувствие значит для меня больше, чем сочувствие друзей. Ее душа открыта. Она хорошая женщина, Ронни. Она не снимает ответственности ни с себя, ни с него, и она знает, что...

– Ты можешь сказать это на основании нескольких писем?

– И на основании знакомства. Келли очень серьезная молодая женщина.

– Как вы познакомились?

– Она приезжала к нам. Когда ты была в Массачусетсе.

– Так давно? И вы пустили ее в дом? В наш дом?! Так вот почему вы так охотно отпустили меня к Серене. Вот почему ты не возражала, чтобы твоя бесплатная домработница уехала на целых две недели.

– Немедленно извинись, Ронни, – крикнул снизу папа.

– Я прошу прощения. Но еще более я прошу прощения у высших сил за то, что такого человека пустили в мой дом.

– Не она это сделала, – сказал папа, заходя в мою комнату.

– Я не могу поверить в то, что это происходит со мной! Я в доме, где принимали жену Скотта Эрли? Может, вы показали ей землю, орошенную кровью моих сестер? Может, вы вместе отправились на их могилы?

Я была близка к истерике, как в ту ночь, когда меня сняли для телевизионных новостей.

– Как вы могли? И не рассказать мне! Как вы могли принимать человека, который способен любить Скотта Эрли? Который прикасался к Скотту Эрли?

Мама вздохнула.

– Именно потому, что она может любить его, она заслуживает уважения. Иисус любил больных, к которым другие брезговали прикоснуться. Она любит его вопреки тому, что он совершил. Она знает, что судья сказал правду. Он не был способен различать...

– Но это не оправдывает того, что он сделал!

– Ты все еще не веришь в справедливость приговора, – вымолвила мама, явно шокированная открытием. – Ничего из того, что ты слышала, не изменило твоего мнения о том, болен ли этот человек на самом деле.

– Да, я до сих пор считаю, что он должен был отправиться в тюрьму, где другие заключенные устроили бы над ним расправу.

Я уже знала достаточно о том, как относятся в преступном мире к убийцам детей.

– Ронни, – с печалью в голосе произнесла мама, – ты только что меня очень разочаровала. Я верила в твое благородство.

Ты всегда была способна сопереживать. Ведь ты должна понимать, что шизофрения – болезнь, от которой человеку не избавиться так просто. Эта болезнь развивается у человека не в результате плохого обращения с ним родителей или потому, что никто не рассказывал ему о различии между добром и злом. Родители Скотта Эрли воспитывали его в таких же традициях, как мы воспитывали тебя.

– Как будто ты точно это знаешь.

– Но у нас есть их письма. Его отец стоматолог. Его брат: работает с отцом. Его родители по возрасту такие же, как дедушка Свои и бабушка Бонхем. Как ты думаешь, что ощущают эти люди, зная, какое преступление совершил их сын?

– Мама, не надо этого говорить! Прошу тебя, не говори больше об этом. Прекратим разговор, иначе я встану и уйду.

– Но тебе надо знать, – продолжала мама. – Он хорошо и много учился. Он ходил в церковь; ни разу не попадал в какие-то неприятности. И он заболел. Жизнь не оставляет тебе выбора. Ты бы ненавидела его, будь он болен лейкемией? Или если бы у него обнаружили опухоль мозга?

– Не в этом дело! Ты говоришь, как Клэр. – Я понимала, о чем речь, но не могла подобрать нужных слов. – Просто уходите. Оставьте мне Рейфа и уходите.