Посередине комнаты, пригнувшись к полу, стояла Саломея. Она сгребала осколки цветочного горшка и рассыпавшуюся землю, бормоча:

– Понаставили везде красот – не развернешься! Теперь горшок новый придется покупать… Вот гангрена!

Улыбнувшись, Родион молча ретировался в кабинет и включил компьютер. Похоже, весь женский состав его квартиры сегодня был не в духе, однако вникать в природу этих явлений не хотелось – уж лучше сосредоточиться на деле…

Связываться с Волошиным, как просил Родион, смысла не было. За два месяца поисков Оливия только и сумела выяснить, что в Париже записки Доры отсутствовали. Рошфор посоветовал ей съездить в Кольюр – она и сама понимала, что без путешествия на родину Монтравеля ей не обойтись. Вот только как это организовать, ведь не ближний путь… Однако выбора не было: если она в ближайшее время не отыщет хотя бы следы дневников, вся работа Родиона по делу антикваров пойдет насмарку! А он посвятил ей много времени и твердо намерен довести расследование до конца. И, самое главное, ей придется признаться ему в собственном дилетантстве и неискренности: позволив Волошину собой манипулировать, она утаила от Родиона истинные условия сделки и втянула его в нечестную игру…

Значит, придется ехать.

Вечерний поезд из Парижа в Кольюр оказался полупустым: туристический сезон на Багряном берегу наступал лишь в мае. Оливия заняла место у окна, надвинула на глаза светонепроницаемую маску и задремала.

Когда она очнулась, за окном чернела беззвездная южная ночь.

Поезд медленно подполз к перрону и выпустил ее на пустынную платформу, по которой в мутном свете фонарей прогуливался станционный смотритель. Заночевать Оливия решила в привокзальной гостинице, занимавшей верхний этаж аккуратного лимонно-желтого домика.

В номере, ключи от которого ей нехотя выдал сонный портье, натужно тикали часы, словно проталкивая песчинки времени через просвет настоящего в бесконечное прошлое…

Оливия вышла на балкон: влажный ветерок раскачивал верхушки кипарисов, чьи силуэты едва угадывались в кобальтовой тьме, а где-то вдалеке шепталось с небом трепетное море.

На рассвете, едва позавтракав, она поспешила в город. Кольюр оказался миниатюрным рыбацким портом с галечным пляжем и мощеным променадом в заплатках пестрых ресторанных козырьков. К дому Монтравеля нужно было взбираться по извилистой дороге над обрывом, откуда открывался фантастический вид на бухту и старую крепость.

Наконец, после получаса ходьбы, за полуразрушенной каменной стеной показался шафрановый дом. В саду, окружавшем постройку, обитали лесные нимфы – это были копии лучших скульптур мастера, которые в природном антураже казались совершенно живыми.

У входа за стойкой скучала пожилая женщина в ажурном вязаном жилете. При виде Оливии она подслеповато сощурилась и полезла в выдвижной ящик за очками.

– Здравствуйте, мадмуазель! Вы у нас сегодня первая. Групповая экскурсия начнется только через пятнадцать минут…

– Спасибо. Я могу пока пройтись по дому?

– Конечно!

– Скажите, – Оливия чуть замешкалась, – а в залах выставлены все экспонаты… или что-то хранится в резерве?

– Это вам лучше спросить у гида – он за экспозицию отвечает. По-моему, никаких резервов у нас нет… Зачем добро от людей прятать? Пускай себе смотрят!

Дом Монтравеля оказался компактным и скромно обставленным. Спальня мастера с плотными гардинами и массивной кроватью, за ней – облицованная керамикой кухня с печью и внушительным дубовым столом. Оттуда имелся выход на террасу, под которой скрывалась его мастерская. Все гостевые комнаты были переделаны под выставочные залы, населенные скульптурами, оригинальными статуэтками, рисунками и личными фотографиями. Вот Монтравель работает в студии над своей «Весной», а здесь он сидит на веранде в компании импозантных мужчин столичного вида, а вот и Дора – они пробираются вдвоем сквозь виноградники, что-то обсуждая и смеясь…

А вот еще одна: на ней Дора стоит у церкви под руку с молодой темноволосой женщиной. Оливия приблизила лицо к витринному стеклу и прочитала подпись: «Дора Валери с Ольгой Белозерской. Перпиньян, 1947». Оливия задумалась: впервые «подруга из Перпиньяна» упоминается в дневниках еще в тридцатые, а затем и в начале сороковых. Рошфор говорил, что именно к Ольге Дора отправилась в тот весенний день 1944-го, когда с Монтравелем случилась беда…

Значит, Дора и Ольга были близки много лет. Судя по дате на этой фотографии, они поддерживали отношения и в послевоенные годы.

– А в этом зале выставлены семейные фотографии Октава Монтравеля и кое-что из личных архивов Доры Валери: настоящая хроника жизни двух выдающихся людей. Нам очень повезло: мы смогли собрать эти свидетельства под крышей родного дома скульптора…

Экскурсия! Как же она забыла…

Оливия приблизилась к группе, возглавляемой субтильным мужчиной в тщательно отглаженной голубой рубашке. Два пенсионера стали наперебой задавать ему вопросы, на которые гид отвечал развернуто и со вкусом.

– Извините, пожалуйста, а о судьбе подруги Доры, Ольги Белозерской, – Оливия указала подбородком на стенд с фотографией, – вам ничего не известно?

Гид посмотрел на нее с интересом.

– Отчего же не известно… Трагическая жизнь, печальный конец.

– Я читала, что их с Дорой связывала близкая дружба…

– Да, они были как сестры! Ольга очень поддерживала Дору после смерти Монтравеля. Правда, после ее отъезда в Париж они виделись гораздо реже, но постоянно переписывались.

– Ольга навсегда осталась в Перпиньяне?

Гид утвердительно кивнул:

– Она была очень одиноким человеком. Занималась благотворительностью, помогала местной церкви. К старости начала терять зрение и ушла от мирской суеты.

– Вы имеете в виду… ушла в монастырь?

– Да, там и окончила свои дни.

– Значит, расспросить о ней больше некого…

– Увы! Даже ее личные вещи после смерти прислали к нам – за два года их никто не востребовал. Одна коробка – вот и все, что осталось от человека.

– А почему именно к вам?

– Там была какая-то переписка Ольги с Дорой, все на русском. Мы предложили ее забрать семье Люпен, единственным наследникам Доры. А они даже не перезвонили. Теперь эти бумаги пылятся у нас в библиотеке…

Оливия облизнула пересохшие губы и уточнила:

– А взглянуть на эти письма можно?

Но экскурсовод ее не услышал – его вновь засыпали наперебой вопросами пытливые пенсионеры.

Дождавшись, когда группа переместится в соседний зал, Оливия бесшумно вышла в коридор и отыскала комнату, напоминающую рабочий кабинет. На деле это была большая библиотека, в которой стояло лишь гобеленовое кресло у окна и ореховый письменный стол. Несмотря на плохое освещение, глаза Оливии сразу выхватили среди множества корешков скромную картонную коробку. Она прикрыла дверь и сняла ее с полки.