В топку пошли крышки люков. Кормовые стрелы были срезаны и отправились туда же. А за ними и деревянная обшивка палубы. И судно продолжало идти дальше.

22 ноября «Дурмитор» достиг небольшого поселения под названием Варшайк. Вместо восемнадцати суток путешествие растянулось на двадцать девять.

Денель, у которого не было карт морского района, начал вызывать с берега лоцмана. Но Варшайк казался вымершим. Ответа с берега не последовало.

К четырем часам терпение Денеля истощилось. Он решил вести «Дурмитор» к берегу сам. И спустя пять минут судно закончило свой путь на коралловом рифе.

Итак, это было Сомали, но вместо славы их ожидали потрепанные грузовики. Если быть точным, грузовиков было восемь, и погрузили в них не только британских пленных, но и разъяренного, протестующего Денеля вместе с призовой командой. Все они оказались захваченными «победоносными» итальянцами, отвезены в Могадишо, где с триумфом были продемонстрированы населению, чтобы укрепить несколько пошатнувшийся моральный дух. Ну что за победа!

Прошло много часов, прежде чем Денелю удалось объясниться с властями, после чего он и югославы вернулись на корабль, явно ходивший под несчастливой звездой, который к тому времени уже снова был на плаву. Но, как выяснилось, неприятности еще не кончились.

Как только Денель приступил к маневрированию, чтобы вывести судно в море, оно снова село на грунт. С превеликим трудом освободившись, Денель привел-таки судно в Могадишо, где итальянцы, вовсе не обрадовавшиеся, потребовали, чтобы он немедленно вышел в море. Они считали, что пребывание злосчастного судна в порту может спровоцировать британские бомбардировки.

Только приведя судно в Кисимайо, Денель смог наконец отделаться от осточертевшей ему посудины, с облегчением вздохнуть и начать готовиться к возвращению на «Атлантис».

А что же стало с «Дурмитором»? Судно захватили наступавшие британцы и со временем передали его югославам. Оно благополучно здравствует и по сей день: Фелер недавно видел его в спокойных голубых водах Средиземного моря.

Приключения «Дурмитора» содержат ряд факторов, на которых я не могу подробно останавливаться, поскольку не считаю себя достаточно компетентным. Но из имеющейся у меня информации, состоящей из массы жалоб британских пленных, и заявления Денеля о том, что они могли бы помочь ему облегчить их судьбу, мне представляются не подлежащими сомнению три момента.

Во-первых, рейс стал испытанием мастерства Денеля, который действовал в очень сложных условиях, но все же сумел выполнить задание. Во-вторых, его манера общения с пленными, возможно, была агрессивной, но все же до кровопролития дело ни разу не дошло. И последнее: рейс был связан с множеством трудностей и невзгод и «Дурмитор» по праву заслужил звание «адского судна».

Положение европейских пленных в итальянском лагере оказалось даже хуже, чем на «Дурмиторе». Им была обеспечена только самая примитивная медицинская помощь. Четверо пленных умерли от дизентерии, которую подхватили в рейсе, девяносто семь человек перенесли жесточайшую лихорадку. Но даже после освобождения испытания этих людей не закончились.

В одной австралийской газете того времени я прочитал: «Одна из самых горьких обид, которую пережили некоторые моряки, связана с их приемом в Британской Восточной Африке после освобождения. Королевский военно-морской флот имел специальную организацию, занимающуюся вопросами освобожденных пленных, армия тоже. Торговые моряки оказались, как никому не нужные дети, оставлены за порогом».

Борьба с чиновничеством объединяет народы! В то время как британские крейсера следовали за «Дурмитором» в Могадишо, мы на «Атлантисе» не без раздражения слушали передачу нашего министерства пропаганды, высмеивающую неспособность британского ВМФ найти и уничтожить единственный немецкий рейдер.

Томительной тропической ночью норвежский танкер, застопорив машины, покачивался на волнах в Индийском океане. Его команда, вооружившись винтовками, стояла на палубе, глядя в темноту, откуда приближался катер. На нем находился одетый в безукоризненную форму британский офицер и два матроса.

Катер подошел к борту. Несколько мгновений он двигался вдоль черной громады корпуса: офицер смотрел вверх, на палубу судна, люди с палубы настороженно глядели вниз – на него. Когда катер приподнялся на очередной волне, офицер ухватился за нижнюю цепь ограждения и секундой позже уже стоял на палубе судна. Левой рукой он расстегнул форменный китель, правой сорвал эмблему британского адмиралтейства – увитый цепью якорь. Еще одно движение, и на его голове оказалась немецкая военная фуражка, а в руке – пистолет.

– Я офицер военно-морского флота Германии, – сказал он. – Вы – мои пленные.

10 ноября 1940 года наш летчик во время облета территории заметил «Оле Якоб». А Рогге спланировал операцию таким образом, чтобы исключить использование орудий, спасти танкер от уничтожения и сохранить ценный приз. А уж на мою долю выпало переодевание и лицедейство. Я временно стал лейтенантом Королевского ВМФ – эта метаморфоза осталась незамеченной британским адмиралтейством, так же как и временное превращение «Атлантиса» в британский вспомогательный крейсер «Антенор».

А получилось вот как…

Когда летчик сообщил информацию о танкере, мы стали размышлять, каким образом захватить судно неповрежденным. «Оле Якоб» был слишком ценным призом, чтобы его уничтожить. Проблема осложнялась тем, что достаточно одного снаряда, чтобы на танкере вспыхнул пожар. Но как же обойтись без снарядов?

Рогге сказал:

– Все очень просто. Вы, Мор, станете британским офицером, а «Атлантис» соответственно британским судном. Мы захватим «Оле Якоб» хитростью.

На этой стадии войны мы получали из Берлина ежедневные разведывательные донесения, содержавшие название британских вспомогательных крейсеров и их оперативных зон. Эта информация поставлялась не тайными агентами, а являлась результатом деятельности криптографов кригсмарине, расшифровывавших перехваченные британские радиограммы. Информация была в высшей степени надежной, но, поскольку процесс дешифровки занимал много времени, она поступала к нам с опозданием в две-три недели и посему обычно бывала бесполезной в оперативном отношении. Сообщения из Берлина давали нам некую укрупненную основу. По крайней мере, мы знали хотя бы океан, в котором находится противник. Название судно «Антенор» было выбрано как раз потому, что о его действительном нахождении в этих водах вполне мог знать норвежский капитан.

Темной беззвездной ночью мы приблизились к танкеру. Я вышел из своей каюты. Совершенный продукт Дартмута! Во всяком случае, я на это рассчитывал, поскольку имел немало сомнений относительно своего нового облика. Хотя в первый момент я почувствовал себя вполне удовлетворенным «английским видом» своей персоны, несколько взглядов в зеркало заставили меня заподозрить, что я выгляжу именно тем, кто я есть, – немцем, нацепившим чужую форму. И чем дольше я смотрел в зеркало, тем больше убеждался в своей правоте. Даже британское снаряжение, которое я позаимствовал вместо моего кожаного ремня, к которому была пристегнута кобура, приобрело какой-то агрессивно немецкий вид. Но больше всего меня беспокоила фуражка. Под каким углом ее носят британские офицеры? Соблюдается ли сейчас «угол Битти»?[21] Но возможно, я волновался напрасно, поскольку, хотя Каменц, глядя на меня, ехидно расхохотался и сообщил, что мне не удастся никого обмануть, Рогге одобрительно кивнул и сказал: «Сойдет».