Меня удивило, что боль утраты заглушалась обретением такой прорвы всяких ужасных вещей. Я приобрела бездну свободного времени. Будь он сейчас здесь, мы бы делали что-нибудь вместе. Теперь же делать было нечего. Будь он сейчас здесь, я бы делала это для него. Теперь же делать было нечего. Будь он сейчас здесь, я бы дотрагивалась до него, говорила с ним, знала, что он в соседней комнате… этот ряд был ужасен и бесконечен.

Как и пространство вокруг меня. Пространство на нашей новой двуспальной кровати, в доме, в совместной жизни, которая у нас только начиналась. Пустое кресло Хью, его пустые туфли, аккуратно выставленные в ряд в его шкафу, стол с одним прибором.

Тишина стала оглушительной, дни — длиннее, ночи — невыразимыми. Я внезапно стала с каким-то трепетом сродни религиозному относиться к его вещам и всему, что ему нравилось, — его кофейной чашке, бритве, любимым рецептам, телевизионным шоу, цвету, деревьям. Я не отрываясь смотрела на коробки, в которые он упаковал свои вещи при переезде, со смешными надписями, сделанными его рукой. «Отель „Тарзан“». Иногда, протянув руку, я дотрагивалась до какой-то вещи. Одни были шероховатыми. Другие гладкими. Но все они принадлежали Хью. Серебряный перочинный ножик со сломанным лезвием и надписью «Сараево». Кепка-бейсболка цвета клюквы с надписью «Эрлхэм». Томик стихов, озаглавленный «Неизвестный Рильке». С тоскливым чувством я перевернула пару страниц и, не осознавая, что делаю, прочла следующее:

Теперь мы пробуждаемся с воспоминаниями, видим былое; нежный шепот, который когда-то наполнял нас истомой, сидит теперь молча рядом с взлохмаченными волосами.

В другой коробке были палочки, которые он собрал. Увидев их, я сразу вышла из комнаты.

Я перебирала в памяти его мысли, его мнения, взгляды, шутки, слова, сказанные экспромтом, на ходу, всерьез. Все. Я это записывала, потому что мне хотелось сохранить все следы Хью Оукли для меня и нашего сына. Часами я просиживала в его кресле, стараясь припомнить все. Но это было все равно что собирать по зернышку целый мешок риса, просыпавшийся на белый, щелястый пол. Зернышки разлетелись по всему полу, и большая их часть невидима.

Держа в руке стакан воды, я стояла возле кухонного окна и смотрела во двор. Поймала себя на том, что улыбаюсь. Мне вспомнилось нечто новое: Хью однажды сказал, что в этом дворе нам следует посадить тыквы и подсолнухи, ведь они — клоуны в королевстве растений. Разве можно не усмехнуться при виде тыквы? И не улыбнуться, глядя на подсолнух? Я глотнула воды из стакана и почувствовала, как холодная влага пролилась в горло. Приложила стакан ко лбу и провела им несколько раз от виска к виску. Зазвонил телефон, и я закрыла глаза. Кто там на этот раз? И что я им могу сказать? Оставьте меня в покое. Неужели вы не можете просто оставить меня в покое? Я снова открыла глаза.

Футах в двадцати от меня во дворе стояли Хью и мальчик, которого я видела во время первого посещения этого дома. Телефон зазвонил снова. Хью выглядел в точности как в день своей смерти. На нем была та же одежда — темные брюки, белая рубашка и ирландская синяя твидовая спортивная куртка, которую он так любил. Телефон не умолкал.

На фоне трелей звонка я уловила какой-то стук. Опустив глаза, я обнаружила его источник: у меня тряслась рука, и стакан с водой дробно стучал о край раковины.

Мальчик повернулся ко мне спиной и склонился к земле. Включился автоответчик. Я услышала свой спокойный голос, произносивший прежнее: «Нас нет дома, но оставьте, пожалуйста, сообщение…»

Пытаясь унять дрожь в руках, я открыла окно и окликнула Хью по имени. Не знаю, кричала ли я, говорила обычным голосом или шептала. Он взглянул на меня и коротко взмахнул рукой, так, будто я звала его на ленч и он давал понять, что придет через минуту. Но он меня услышал! И он действительно был там! Но он умер. Но он там был.

Я была так ошарашена, так захвачена видением Хью, что даже не замечала, чем тем временем занимается мальчик. Не видела, как он поднял и швырнул камень.

Он попал мне в лицо. Я вскрикнула и отшатнулась. Прижала ладони к лицу, и по пальцам заструилась теплая кровь. Я обо что-то споткнулась и, подвернув ногу, упала на пол. Попыталась выставить вперед руку, чтобы смягчить падение, но она была вся в крови и, коснувшись пола, скользнула по нему в сторону. Со всего маху я ударилась головой.

Я лежала на боку, пыталась моргать, чтобы в голове прояснилось. Все вокруг замедлилось, чуть ли не замерло. Кровь попала мне в глаза, и я никак не могла толком их разлепить. Голова у меня ужасно кружилась. Я лежала неподвижно и слышала свое прерывистое дыхание. Собравшись с силами, я вытерла лицо и открыла глаза. Я увидела камень на полу. Вот обо что я споткнулась. Он был большим, серебристо-коричневым. Большой камень на кухонном полу. Помню, что подумала уже тогда, уже там: откуда он здесь взялся?

А потом случилась еще одна странная вещь. Где-то рядом засмеялся ребенок.

У меня в голове все смешалось. Я старалась на чем-нибудь сосредоточиться, вытерла глаза от крови; видимость стала лучше, душевное равновесие понемногу' возвращалось. Но действительность вывернулась наизнанку, и я не могла привести ее в прежнее состояние. Детский смех был снаружи и внутри моего смятенного сознания. Он оставался единственной константой и звучал совершенно отчетливо.

— Что же с вами случилось? Серьезная травма.

— Я упала.

Врач впервые за все время, что я провела в кабинете, перевела дух. Она сощурилась — некрасивая женщина с прической монахини.

— Вы упали? — На ней были белые хирургические перчатки, и она ткнула пальцем в свежую повязку на моем лбу. — Это не похоже на падение, мисс Романак. Вы уверены? — Улыбка на ее лице исчезла через секунду. Мы обе знали, что она означала. — Это похоже на удар чем-то тяжелым и острым. — На последнем слоге голос ее негодующе возвысился. Ее суровое лицо готово было вспыхнуть от гнева. Если не скажу ей правду, я почувствую всю силу этого гнева. Она двигалась и говорила с неколебимой уверенностью судьи, выносящего смертный приговор. Я была рада, что незнакома с ней.

Я качнула было головой, но это движение такой болью отдалось в шее, что я замерла.

— У меня и шея болит.

Она протянула руку, и ее пальцы легко скользнули вверх и вниз по моей шее.

— Это нормально. Это или травма, полученная при падении, или просто вы резко повернулись и растянули мышцы. Через пару дней все пройдет. Меня гораздо больше беспокоит вот это. — Она снова указала на мой лоб. — Подобные травмы при падениях совершенно не типичны.

Я набрала полную грудь воздуха и испустила раздраженный, усталый вздох.

— Никто меня не бил, доктор. Поверьте. Я одна. Мужчина, с которым я жила, несколько дней назад умер.

Выражение ее лица не изменилось. Травматологам еще и не такое приходится выслушивать.

— Мои соболезнования. Но обычно подобные травмы — результат насилия. Я могла бы подробнее вам объяснить, но в этом нет необходимости. Какие-нибудь лекарства принимаете?