Ночь я провела в доме в крохотном чулане со связанными руками и ногами, а заодно заткнутым кляпом ртом. Случилось это так: после моей демонстрации силы, меня притащили в помпезно и безвкусно отделанный особняк, закрыли в маленькой душной комнатке с огромной кроватью и заколоченными окнами, а местный ведьмак наложил печать на дверь, дабы я не смогла сбежать ночью. Мне разрешили умыться и даже нарядили в короткое чёрное платьице, едва прикрывающее срамоту, на ноги одели открытые сандалики из мягкой кожи, больше всего похожей на человеческую.

Я дождалась, когда в коридорах все стихнет, и лёгким заклинанием, сама не ожидая положительного результата, практически бесшумно выломала доску приколоченную к окну и осторожно выглянула вниз. Моя темница находилась на третьем этаже, спрыгнуть с такой высоты без травм я не смогла бы ни за какие коврижки, поэтому, прикинув расстояние, скрутила жгутом простынь, привязала её к ножке кровати и начала спускаться вниз, недоумевая, отчего они не догадались опечатать окна. Ответ пришёл сам собой, за оконным выступом я не заметила, что моя комната располагается аккурат над балконом в апартаментах Графа. После того, как мои стройные ножки и я сама с задранным до талии платьем повисли над балконным ограждением, а потом пыхтящая и потная я посмотрела в изумлённые глаза-угли Александра Графоского, судьба моего побега была решена. Меня самым подлым образом связали, заткнули рот тряпкой, чтобы несильно голосила, посадили в тёмный чулан со старыми пыльными сундуками задыхаться от удушающего запаха нафталина, и припёрли дверь шкафом. Все! Конец!

* * *

На рынок живым товаром меня везли в закрытой чёрной карете, в потолке которой было окошко, загороженное железными прутьями. В него падали солнечные лучи, расчерчивая пол полосками. Я тряслась на жёсткой деревянной лавке и проклинала собственную глупость и неосторожность. Когда карета, наконец, остановилась, и открыли дверь, то меня ослепил яркий солнечный свет. Подслеповато щурясь, я огляделась, мы стояли посреди заполненной народом площади. Вокруг нагорожены маленькие деревянные сцены, словно вы оказались в огромном театре, но на подмостках демонстрируют не забавные цирковые номера, а живых рабов. Я впилась глазами в сутулую женщину, стоящую на таком деревянном возвышении, внизу толпились покупатели, спорили, ругались, выкрикивали свою цену, словно покупали лошадь, а не человека. «Пусть покажет зубы!» – заорал рыжий гном, а потом требовал продемонстрировать все её прелести. Меня передёрнуло.

– Шевелись! – стражник пихнул меня в спину, и, держа за верёвку, привязанную к шее, потащил к самой большой сцене. Там что-то шепнул худому, загорелому от постоянного стояния на солнце человеку, тот окинул меня недоверчивым взглядом и кивком головы предложил идти за ним.

Меня привели к клеткам, тут-то я и запаниковала, за толстыми железными прутьями, словно дикие животные, сидели люди; вокруг толпился народ, приглядывая себе покупку покачественнее. На шее каждого пленника висела табличка с ценой. На меня одели такую же табличку и пихнули в клетку. Я забилась в угол, сидя на грязном полу, и закрыла глаза, дабы не видеть любопытные ощупывающие взгляды.

– Ася! – раздался знакомый голос.

Я открыла глаза, рядом с клеткой, держась за прутья, стоял Пантелей.

– Пан! – я вскочила на ноги и кинулась к нему, впервые в жизни, чувствуя себя так, словно только что мою голову вытащили из петли. – Я так рада! – к горлу подступил горький комок. – Я так боялась, что вы меня не найдёте!

Пантелей выглядел уставшим и измученным, кроме забот и тревог мои поиски ничего не дали. Теперь, увидев меня в клетке в Петенках, гном чувствовал, в некотором роде, даже облегчение.

– Я пыталась убежать, но они меня все время связывали, я даже силой воспользоваться не могла.

Пан насторожённо оглядывался и нервничал, словно, боялся быть узнанным.

– За тебя просят 150 золотых! – пробормотал он. – У нас триста, постараемся перебить цену и выкупить тебя.

Я радостно улыбнулась. Теперь все будет хорошо!

– Где Анук?

– С Петушковым. Ванька тебя на другом рынке ищет. Ладно, я пошёл, главное, – он внимательно посмотрел на меня, – не бойся!

Я кивнула. Гном отошёл от клетки, принял скучающий вид и начал рассматривать других невольников. Кажется, никто не заметил нашего торопливого разговора.

Солнце стояло в зените и нещадно палило, когда начались торги. Стражи приходили к клеткам и вытаскивали один за другим пленников, через некоторое время, когда те уходили с молотка, возвращались за новой партией. Я видела хлипкие деревянные ступеньки, ведущие на главную сцену, куда уводили невольников. Четыре ступени до позора и неволи. «Хлип-хлип», – вторили они шагам заключённых. На другой стороне шумели и ругались, когда демонстрировали с тройной силой.

Я надеялась на лучшее, и старалась не замечать, как дрожат связанные руки и подгибаются колени. Вскоре пришли и за мной. Стражник выволок меня из клетки, и вот уже я делала четыре страшных шага, и уже под моим весом ступени прогибались «хлип-хлип», меня прошиб пот, а перед глазами все поплыло. К шее привязали верёвку, другой конец тройным узлом к столбу, чтобы не убежала. Я стояла на возвышенности, а внизу, словно речная гладь волновалась толпа, я не видела ничего кроме нескольких сотен голов, кто-то над ухом заорал:

– Девушка, 150 золотых!

Я вздрогнула, краски и звуки вернулись. По толпе прошёл недовольный ропот, за такие деньги можно было купить шикарную женщину, а не девочку-подростка с многочисленными синяками и ссадинами.

– Беру! – заорал Пан. Я попыталась рассмотреть его, но все лица расплывались и смешивались.

Ведущий торгов замолк, я испуганно посмотрела в его сторону: среднего роста, светлые волосы, густые брови, голубые глаза, таких не запоминающихся лиц тысячи в огромной Словении, но это точно до конца моих дней запечатлелось в моем мозгу. Он хитро улыбнулся в толпу и прокричал:

– Девушка обладает магическими способностями!

– Я беру её за двести! – снова услышала я голос Пана.

– Пусть продемонстрирует! – заорал кто-то из толпы. Ведущий не торопился, на его простоватом лице отражалась борьба мысли, скорее всего, его предупредили ЧТО я умею. Он понимал, стоит мне развязать руки, как я разнесу половину площади, а сама дам такого деру, что ни одна стража не поймает. Он недоверчиво посмотрел на меня, потом на охранника и коротко кивнул. Тот подошёл ко мне, приставил к горлу нож и прорычал мне в ухо: «Только рыпнись, и тебе конец!» Свободной рукой он развязал путы, «Колдуй», – услышала я приказ. Я усмехнулась в насторожённую толпу. «Ну, держитесь, детки!»

Я хлопнула в ладоши, ожидая увидеть над головой смертоносный шар, но, очевидно, нервный фактор, в виде приставленного к горлу острого лезвия наложил свой след, ничего не произошло.

– Да, она колдовать не умеет! – заорал кто-то.

– Беру и так! – снова заголосил Пантелей.