Лаутерпахт был не одинок в своих поисках. В ноябре в Америке вышла книга, написанная бывшим польским прокурором, ныне эмигрантом Рафаэлем Лемкиным. Эта книга, «Правление стран “оси” в оккупированной Европе» (Axis Rule in Occupied Europe), предлагала иной подход, направленный на защиту групп, и с этой целью автор изобрел новый термин для нового преступления – «геноцид», уничтожение определенной группы людей. Лаутерпахт написал рецензию на книгу Лемкина для The Cambridge Law Journal, в которой признавался, что не разделяет его идей.

Эта книга показалась ему «существенной» и содержащей обширное исследование немецких законов и указов, снабженное «здравыми и любопытными наблюдениями». То был, по его словам, ценный результат «удивительной работоспособности и гибкого ума». И все же отзыв Лаутерпахта был сдержанным и прохладным; особенно его насторожил новый термин: «То, что автор называет геноцидом, – новое обозначение для физического истребления народов и этнических групп». И хотя эта работа представляет собой «ученый исторический труд», делает вывод Лаутерпахт, ее «нельзя без оговорок назвать вкладом в юриспруденцию». Он похвалил фонд Карнеги (Carnegie Endowment for International Peace) за публикацию этой книги, но имени автора не упомянул ни разу. Рецензия проникнута скептицизмом по поводу нового термина и его практического применения. Проблема, на взгляд Лаутерпахта, была очевидна: он опасался, что защита групп пойдет в ущерб защите личных прав, а потому она не должна оказаться первичной целью закона{210}.

Я высказал это предположение Эли. Тот ответил, что отец не называет Лемкина по имени едва ли из каких-то потаенных чувств – такова его «сдержанная академическая манера».

– Отец не был знаком с Лемкиным, тот никогда не бывал у нас дома, насколько я помню, – добавил он.

Я почувствовал, что Эли недоговаривает, и немножко на него надавил.

– У меня осталось очень смутное впечатление: кажется, отец не слишком высоко ставил Лемкина, – признал Эли. – Считал его скорее компилятором, чем мыслителем.

К тому же Лаутерпахт не одобрил концепцию геноцида.

– Возможно, он был недоволен тем, что в сферу международного права вводится такое субъективное понятие, как «геноцид», не опирающееся на практику. По-видимому, он считал такой подход нереалистичным, неосуществимым. Отец ведь был прагматиком и всегда следил за тем, чтобы вовремя остановиться, не переступить черту.

– «Субъективное понятие» – поскольку эти преступления затронули и его собственную семью? – уточнил я.

– Он, вероятно, считал, что с концепцией геноцида Лемкин зашел слишком далеко.

– Слишком далеко – потому что эту концепцию трудно применить на практике?

– Да, именно. Мой отец был очень прагматичным человеком и беспокоился, захотят ли судьи иметь дело с такими вопросами, ведь суд не может решить все мыслимые проблемы.

Опасался ли его отец, что акцент на права групп отвлекает внимание от прав личности?

– Да, этот фактор тоже следует учитывать, – согласился Эли. Он сослался на седьмое издание «Международного права» Оппенгейма, вышедшее после войны: концепция геноцида в нем оценивается весьма невысоко. Эта концепция содержит множество «прорех, натяжек и вероятных рисков»: по мнению Лаутерпахта, она означала «отход» от защиты прав индивидуума.

В конце 1944 года Лаутерпахт сдал вычитанную корректуру своей книги о правах личности. К тому времени Леон поселился с женой и дочерью в освобожденном Париже, а Эли вернулся в Кембридж. Каждая из этих семей – точнее, то, что от них осталось, – воссоединилась.

В феврале 1945 года Черчилль, Рузвельт и Сталин встретились в Крыму, в Ялте, и приняли ряд важных решений. Европа будет разделена. Львов, который Красная армия освободила от немцев, останется в Украине под властью Советов, а не вернется в Польшу, как того хотели американцы{211}. Вождей Рейха признали преступниками и договорились предать их суду.

Три месяца спустя сражения в Европе закончились. 2 мая Гарри Трумэн, ставший президентом после смерти Рузвельта, поставил Роберта Джексона во главе команды обвинителей на суде над главными немецкими военными преступниками. Несколько недель спустя, 26 июня, в Сан-Франциско был подписан Устав Организации Объединенных Наций: правительства вошедших в ООН стран брали на себя новое обязательство – соблюдать «основные права человека», уважать «достоинство и ценность человеческой личности»{212}.

В июне издательство Колумбийского университета опубликовало книгу Лаутерпахта о Международной декларации прав человека{213}. В поддержку своей веры в новое международное законодательство он цитирует клятву Черчилля «вернуть на престол права человека», поместить в средоточие международного правового порядка защиту индивидуальной личности. В предисловии Лаутерпахт заявляет: главная цель – положить конец «всемогуществу государства». Отклики были в основном позитивными: «Убедительно – проницательно – захватывающе – богатство идей – прагматичное и реалистичное сочетание юридической теории с политическим знанием». Но нашлись и критики, усомнившиеся в том, что отныне «законы Джима Кроу и лагеря уничтожения» перестанут быть предметом исключительно национальной юрисдикции. Раздавались голоса, называвшие идеи Лаутерпахта опасными; кое-кто видел в них возвращение к давно забытым концепциям XVII века. «Лаутерпахт – отголосок прошлого, а не пророк будущего»{214}, – порой говорили и так.

Предлагаемый в книге проект Декларации подавался как «радикальное изменение международного права». Прецедентами, на которые можно было бы опереться, Лаутерпахт почти не располагал, за исключением довольно скромных попыток французского Института международного права (Institut de Droit International), идей Уэллса и нескольких создававшихся во время войны международных комитетов. Его проект состоял из девяти статей, утверждающих гражданские права (личную свободу, свободу вероисповедания, выражения мнений, собраний, неприкосновенность частной жизни, а также равенство и т. д.). Некоторые темы Лаутерпахт обошел молчанием, в том числе не включил в Декларацию запрет пыток и не упомянул дискриминацию женщин. Столь же поразительным задним числом кажется его подход к сегрегации цветных жителей Южной Африки и к «тяжелой проблеме практического лишения гражданских прав значительных слоев негритянского населения в некоторых штатах Америки»: он соглашался с «реальной политикой», необходимой для того, чтобы эти два государства согласились подписать Международную декларацию. Другие пять статей предлагаемой Декларации охватывали прочие политические права (участие в выборах, самоуправление, права меньшинств и т. д.) и, в ограниченном объеме, экономические и социальные права на работу, образование и социальную поддержку бедных, «невиновных в своем положении». Лаутерпахт не затрагивает права собственности – возможно, учитывая дувший с востока политический ветер и политические преобразования в самой Великобритании.