Лаверн промолчал. Что он мог сделать для неё? Как отвлечь, если всё в этом городе напоминало ей о прошлом? Редактор «Требьюн» Джаспер Самерсфилд посоветовал взять отпуск недели на две и свозить куда-нибудь Фанни, чтобы она смогла отвлечься от этого города. Он даже любезно предложил ему свой загородный дом, который так полюбился Олдину, что, когда настало время уезжать, мальчик едва не расплакался.

– Если бы у нас был такой же дом! – сказал он, прижимаясь к матери. Лаверн смотрел на Фанни, и понимал, что поездка не дала никаких результатов. Они вернулись в Чикаго воскресным утром. Фанни вышла на перрон и, обернувшись на мгновение, посмотрела на оставленный за спиной вагон.

– Не хочу возвращаться, – призналась она, беря Олдина за руку, чтобы тот не потерялся в толпе.

Как-то вечером к ней зашла Стефани и долго объясняла, как она должна вести себя с Лаверном. Фелиция слушала молча, а после почему-то сказала, что хочет попробовать себя на Бродвее. Эта мысль пришла ей в голову совершенно случайно, являясь не результатом размышлений и желания устроить свою жизнь, а глупой внезапной необходимостью насолить сестре, испортить настроение.

– В Нью-Йорк?! – оживилась Стефании, и так долго одобряла решение сестры, что Фелиция едва не расплакалась от беспомощности. Однако идея о том, чтобы уехать из Чикаго осталась и после того, как ушла сестра. Не ради карьеры, а просто для того, чтобы не видеть всех этих лиц.

Вглядываясь в глаза Лаверна, она пыталась себе представить, как уезжает, оставляя его.

– Если мне удастся устроиться, то я напишу тебе, – сказала Фелиция, решив, что хоть раз в жизни должна собраться с духом и оставить близкого человека, не дожидаясь, когда он оставит её. – И не предлагай мне остаться или поехать с тобой, – сказала она, и впервые за последние недели Лаверн заметил уверенность в её глазах. – У тебя здесь уже целая жизнь. А я… – она наклонилась и поцеловала его в губы. – Я напишу тебе. Когда-нибудь напишу.

– Я понимаю, – сказал он, и это одобрение показалось Фелиции самым лучшим из всего, что случалось с ней в жизни.

«Брюстер прав: время Фанни Вудс прошло», – думала она, стоя на перроне вокзала. Пушистые хлопья снега падали с бледного неба. Лаверн и Стефани молчали. Фелиция улыбнулась им, взяла Олдина за руку и вошла в вагон. Состав вздрогнул и тронулся с места, превратился в далёкую точку, исчез.

Лаверн вернулся в опустевшую квартиру и долго не мог привыкнуть к зловещей тишине. Пару раз в течение последующего полугода он заходил в бар Гарри Дювейна посмотреть на выступления Стефани. Пару раз встречался с Терри Уикетом, чтобы пропустить по стаканчику скотча.

– Нет, Майк! Так нельзя! – решительно заявил ему редактор «Требьюн» в конце лета. – Я понимаю, что Фанни очень эффектная женщина, но как долго ты собираешься её ждать? – он вперил в Лаверна испытующий взгляд. – Она хоть пишет тебе?

– Нет.

– Ну, вот видишь! – он дружески похлопал его по плечу и пригласил на воскресный ужин. – Помнишь ту девушку из суда, с которой вы познакомились в прошлом году? – Самерсфилд прищурился, став похожим на хитрого лиса. – Кажется, она одна. И, кажется, интересуется твоей персоной.

– Ты лжец! – рассмеялся Майк, давно перестав видеть в Самерсфилде начальника, относясь к нему, как к старому доброму другу. – Может быть, она всё ещё и одна, но о том, что интересуется мной… – он снова рассмеялся. – Да я даже имени её не знаю!

– Вестл Блингхем, – сказал Самерсфилд, продолжая изображать хитрого лиса. – И не надейся, что сможешь забыть о приёме. В конце недели я тебе напомню, – они расстались и вплоть до вечера пятницы не возвращались к этому разговору.

Майра, которую Лаверн навещал каждую неделю, снова пожаловалась, что от Фелиции по-прежнему нет писем. Лаверн вспомнил Терри Уикета и с сожалением отметил, что намеченный на выходные поход в бар Дювейна придётся отменить. Стефани пела так сладко, что иногда ему начинало казаться, что он снова наблюдает за её сестрой. Пару раз он пробовал встретиться с ней и спросить о Фелиции, но Стефани уходила, не скрывая пренебрежения.

– Тебе не кажется, что пора отступиться от неё? – сказал как-то Терри Уикет.

– Кажется, – согласился Лаверн, но что-то необъяснимое продолжало сдерживать его, словно невидимые нити, протянувшиеся, казалось, до самого Бродвея, или где там сейчас эта странная женщина?

Кей Лири – маленькая пышногрудая блондинка, с которой познакомил Лаверна Уикет, не принесла желанного забвения. Лаверн смотрел на неё и думал о чём угодно, кроме того, что перед ним женщина.

Нет, он не падал духом, не отчаивался, не томил себя ожиданием, но почему-то настырно продолжал ждать, словно Фелиция, словно эта женщина, благодаря которой он оказался в этом мире, имеет власть над его будущим.

Несколько раз Лаверн приходил к дому, дверь которого вела в девяностые. «Что если вернуться и попытаться узнать, что произойдёт дальше?» – думал он с неподкупностью детской наивности, но, вспоминая, в каком состоянии уходил из того далёкого мира, отметал даже возможность подобного действия.

Он возвращался домой и настырно продолжал ждать письма, не отдавая себе отчёта в том, что это: любовь или неизмеримая благодарность. Фанни Вудс и мир, позволивший ему продлить жизнь, были словно одним целым, и одно не представлялось без другого.

«Что если, забыв о ней, предав её, я предам весь этот мир?» – думал Лаверн. Редкие сны о девяностых, приходящие долгими ночами, усиливали в нем эту уверенность. Что если однажды он проснётся и увидит себя в больнице, умирающего, обессиленного?

Поэтому, просыпаясь по утрам и видя, что за окном мир, где он здоров и полон сил, Лаверн был так счастлив, что ни одна печаль не могла затмить это желание жить. Если бы ещё написала Фанни. Хотя бы коротко, не как возлюбленная, а как добрый друг, навсегда оставшийся в памяти. Не нужно заверений в верности и клятв. Не нужно любви и нежности. Просто пара строк. Но Фанни, кажется, сбежала из этого города, вычеркнув из памяти всё, что было, точно так же, как сам Лаверн сбежал из девяностых, приняв потерю прежней жизни как должное. Терри Уикет как-то сказал, что слышал, якобы Стефани и Брюстер стали жить вместе, и Лаверн подумал, что теперь уж точно для Фанни ничего не осталось в этом городе.

– Рад, что ты всё-таки решился! – похвалил его Самерсфилд в воскресенье вечером.

На званом ужине было людно, но Лаверн невольно пытался отыскать глазами Вестл Блингхем. Несмотря на то, что редактор «Требьюн» клятвенно пообещал ему не способствовать в предстоящем свидании, Лаверн не верил ему. Скорее всего, девушка уже выслушала долгий рассказ о влюблённости Лаверна и думает, что он только и мечтает, что о свидании с ней.

– Тебе показать её? – вкрадчиво предложил Самерсфилд, взял Лаверна под руку и провёл в просторный зал.

Девушка стояла у окна, тихо перешёптываясь с подругой, не обращая внимания ни на что, кроме разговора. Её бесцветные брови хмурились, создавая небольшую морщинку у переносицы. Причёска была настолько простой, что волосы подруги, с которой она говорила, выглядели до неприличия броско в своей замысловатости. Тонкие бледные губы изредка обнажали ряд бледных, не совсем ровных зубов. Скромное платье делало её тело серым и неприметным. Румянец, заливший её болезненно серые щёки, был настолько бледным, что в его естественности не возникало сомнений.