«А следы крови или физиологических жидкостей в его камере? Как признаки борьбы, я имею в виду».

«В камере всегда есть кровь и говно… простите, отходы жизнедеятельности. Это тюрьма. Заключенные постоянно сопротивляются. Там полно его ДНК, если вы об этом, но от старых стычек, дефекации и мастурбации».

«Вы опрашивали его жену?»

«Мы… слушайте, мы не любители, понимаете? То, что мы потеряли заключенного, еще не значит…»

«Капрал, пожалуйста, ответьте на вопрос для протокола».

«Да, мы опрашивали жену заключенного. Она не смогла помочь».

«Не смогла или не захотела?»

«Она была парализована горем».

«Она думала, что он мертв?»

«Нет, но на тот момент он подозревался в массовом убийстве. Это может расстроить, если у вас тонкая душевная организация. У нее именно такая».

«Понятно. Что случилось потом?»

«Я составила рапорт и ожидала инструкций. Получила их и исполнила».

«Что это были за инструкции?»

«Объявить, что профессор Алой Огене скончался в заключении еще до казни, и заявить, что место его похорон содержится в тайне, чтобы предотвратить вандализм со стороны родственников погибших».

Запись заканчивается.

Я потягиваюсь и чешу живот.

Огене пропал, Ойин Да пропала, жена парализована горем. И это было одиннадцать лет назад. Все знают эту историю с призраком, но верят в нее лишь суеверные. После чтения файла у меня появились еще вопросы, но я не могу отбросить историю Велосипедистки как выдумку, тем более когда узнал, что она существует. Типа. Я видел кулак, который мог принадлежать кому угодно. И я был пьян.

Возвращается Феми. У нее идеальный макияж, и мне достается свежая доза ее духов. Она садится напротив и выключает голоэкран. Он мерцает в воздухе, потом гаснет.

– Итак? – говорит она.

– Интересно, – отвечаю я. – У меня есть несколько вопросов.

– Я отвечу на что смогу.

– Сорок пятый отдел получает все данные съемок, сделанных ястребами, так? От СКН?

– Я не могу это подтвердить.

– Хорошо, переформулируем. Я полагаю, что О45 имеет доступ к серверам СКН. В рапорте говорится, что в день исчезновения Велосипедистки и жителей Ародана в округе было много ястребов. Что с этой информацией?

– Вся информация, полученная из этого района между 28 февраля и 14 марта, была повреждена.

– Что случилось с чипом РЧИД Огене?

– Пропал. Деактивирован. Никто не знает.

– Феми, я выслушал твою сказочку. Признаю, что она довольно занимательная, но не очень понимаю, что ты хочешь, чтобы я сделал с этой информацией.

– А это не очевидно? – говорит Феми. Она откидывается на спинку стула и улыбается. – Кааро, мы хотим, чтобы ты завербовал Велосипедистку для работы на нас.

– Э… что?

Как-то я слишком со всем затянул.

Я поскальзываюсь на пакете для мусора и растягиваюсь на земле. Царапин не чувствую, на отряхивание не отвлекаюсь. Продолжаю бежать через ночь. Полимер телефона вибрирует, но я его игнорирую. Я знаю, кто это. Тайво хочет поиздеваться или задержать меня, пока его гуджаратский бот меня выслеживает. Говно сраное!

По крайней мере улицы лучше, чем год назад. Много гудронных и профилированных дорог. Небо Роузуотера утыкано кранами и редкими небоскребами. Международные компании наконец-то взялись за дело, и целыми днями, не исключая воскресений, слышится шум стройки. Йеманжа стала чище, потому что строятся зачатки канализации.

Я бегу. Бота за спиной не слышно, но это еще ничего не значит. Индийская роботехника лучшая в мире, и движки работают тихо. Единственный шум, который я ожидаю услышать, это взрыв, когда он сбросит снаряд. Грудь разрывается от боли, и я почти вижу, как мои предки манят меня с того света. Я забегаю в тупик, разворачиваюсь и бросаюсь в ближайшее строение.

Ночь безлунная, и видно плохо, потому что сейчас сезон Харматана и частицы сахарской пыли, принесенные пассатом, понижают температуру и наносят ущерб как дыханию, так и сушащемуся белью. Робота это не замедлит. Похоже, один из лейтенантов Тайво хакнул мой имплантат, и он транслирует наводящий сигнал. Я представляю себе это сообщение.

Я здесь, давай отыщи меня! Я здесь! Э-ге-гей! Поймай меня, смертоносный индийский робот!

Мелькает мысль, не вырвать ли мне имплантат, но я тут же ее отбрасываю. Он специально погружен глубоко, чтобы его нельзя было вытащить, не задев важную артерию и не отбросив копыта в процессе. Я мог бы купить подпольный хак, чтобы остановить сигнал, но времени нет. У меня есть… была только пятнадцатиминутная фора.

Я вижу узкий желоб. Я кое-как туда втиснусь, а вот бот, уверен, не сможет. Соскальзываю вниз. Это вход во что-то, вроде силоса. Я оказываюсь среди кукурузных початков, упакованных в джутовые мешки. Темно. Я задерживаю дыхание, чтобы угомонить сердце.

Я все еще связан с Тайво. Качество моего дистанцированного чтения в последнее время снижается. Профессор Илери говорит, что причина в активизации строительства, из-за чего постоянные соединения чаще разрываются. Ксеносфера более фрагментирована.

Какое-то существо проползает по моей ступне. Здесь должны водиться крысы, но я их не боюсь.

Феми говорит, что за последние два года я передал О45 терабайты информации о близнецах. Я это знаю, говорю я. О45 уже давно может их посадить, говорю я. Просто ставим точки над i, говорит она. Не сегодня-завтра, говорит она. Ага.

Я беспорядочно копаюсь в мозге Тайво, высасывая все, что могу, учитывая неустойчивую связь между нами. Не знаю, кому будет от этого польза, если я умру, но это лучше, чем…

Я слышу удар и гудение. Гуджаратский бот снаружи, бьется о вход. Сейчас я уже не понимаю, чем думал, когда выбрал это закрытое пространство. Это боевой робот. Через минуту он решит запустить гранату. Выход только один. Блестяще.

– Кааро!

О, это просто замечательно. Тайво говорит со мной через систему громкой связи, встроенную в робота.

– Кааро, я знаю, что ты там, внизу.

– Привет, босс, – отвечаю я.

– Odale ni e, – говорит он. Ты предатель.

– Ta lo so yen fun yin, egbon? – говорю я. Кто тебе это сказал, Уважаемый Брат?

– Pa nu mo! Mo ti mo fun oshu meji. – Заткнись. Я знаю об этом уже два месяца.

У робота есть реак, и он расширяет проход. Куски кирпича и цемента сыпятся внутрь, поднимается облако пыли. Оружия здесь нет.

Через нашу ментальную связь я чувствую, что он не хочет меня взрывать. Он хочет медленно меня выпотрошить и хочет это записать.