великому моменту его победы.

— Вот именно. Пока что вы провели первое испытание нового оружия, которое показало себя эффективным средством борьбы с вражескими наземными сооружениями. Однако это еще только самый первый шаг. Нам предстоит большая и трудная работа. Скажите, товарищ Шавлов, сколько весит ваше устройство?

— Чуть более двух тонн, — сказал Матя.

— Когда, вы думаете, сможете уменьшить его вес до, скажем, пятисот килограммов?

— Я сомневаюсь, что это вообще сейчас возможно, — сказал Шавло и увидел, как Ежов укоризненно покачивает головой, будто Шавло ведет себя невежливо.

— Вот видите! — сказал Сталин. — Значит, вы не сможете поднять ваше оружие на борт самолета.

— У нас есть самолеты, которые могут поднять две тонны, — сказал Ежов.

— А мы хотели бы, чтобы самолет брал на борт три-четыре бомбы! — вдруг рассердился Сталин. Он поднялся и пошел вдоль стола, продолжая говорить: — Нам нужно воевать, а не в бирюльки играть, товарищ Ежов! Чего вы намерены добиться одной такой бомбой? Две улицы сломать? Не нужна нам такая бомба!

Он указал трубкой Ежову в лицо, и тот зажмурился. Шавло подумал, что этот взрыв негодования не может быть совершенно искренним. Это театр, зрители в котором всерьез принимают угрозу Отелло задушить их голыми руками. И потому он решился.

— Товарищ Сталин, — сказал он. — Эффект применения нашего оружия будет в десять крат большим, если мы сбросим бомбу с самолета. Она у нас находилась слишком близко к земле, и поэтому радиус поражения был невелик.

— Радиус поражения, говорите? — Сталину понравились слова Мати. — Ну хорошо, — продолжал он. — Показывайте, что вы мне еще принесли. Не может быть, чтобы вы ограничились одним этим кинофильмом.

— У нас есть фотографии, Иосиф Виссарионович, — сказал Ежов. — Они сняты на месте взрыва. Желаете поглядеть?

— Ну что ж, посмотрим на ваши фотографии, — сказал Сталин, усаживаясь вновь во главе стола.

Ежов раскрыл свой коричневый, с внешними карманами, скрипящий тугой кожей портфель и вытащил оттуда пакеты с фотографиями. Он улыбался сдержанно и таинственно, словно фея, принесшая Золушке пригласительный билет на бал в Дом Союзов.

Фотографии были большие, глянцевые, и Мате показалось — еще теплые после глянцевателя.

Ежов клал их по очереди перед Сталиным и сам давал пояснения. Можно было лишь подивиться памяти наркома — он сам увидел впервые эти фотографии лишь час с небольшим назад, когда они ждали, как из лаборатории на Лубянке приносили фотографии поштучно, и Шавло объяснял наркому — что же на них изображено. Ежов ставил на обороте карандашом какой-то значок и затем укладывал фотографии в стопку, проводя маленькими ладонями по краям, чтобы стопка была идеально правильной.

Сейчас же он, хорошенький, гладкий, видно, ему суждено на всю жизнь остаться мальчонкой, бросал краткий взгляд на очередную фотографию и давал объяснения высоким юношеским голосом:

— Здесь стояла водокачка. Мы ее сложили из кирпича. Мы покажем вам кирпич, когда принесем вещественные доказательства.

По его знаку Вревский поднялся и пошел к двери. Там должен был стоять капитан госбезопасности с рыжим кожаным чемоданом.

Матя вздрогнул при словах наркома. Вот что приволок сюда Ежов в кожаном чемоданчике! То, что он лазил в самое пекло, — его личное дело. Но он наверняка оттуда притащил какую-нибудь зараженную радиацией дрянь. При чемодане в приемной остался капитан госбезопасности, который не выпускал чемодан от самой шараги. Никому не доверял — как дипкурьер свой портфель с почтой. «Товарищу Нетте — пароходу и человеку…»

Матя всю дорогу инстинктивно старался держаться подальше от чемодана, потому что, когда спросил, что там, Ежов отмахнулся: «Не лезь не в свое дело».

— Товарищ академик нас не слушает, — проник в сознание голос Сталина. — Товарищ академик, наверное, думает о следующих своих открытиях. Это похвально. Но сейчас мы хотели бы выслушать мнение Матвея Ипполитовича о результатах испытаний.

Матя хотел подняться — как в классе, но Сталин остановил его жестом руки с зажатой в ней трубкой. Другой рукой, вялой и вкрадчивой, он разбирал крупные фотографии разрушений, причиненных бомбой, а Ежов, перегнувшись через широкий стол и чуть не оторвав сапожки на высоких каблуках от пола, помогал класть фотографии парами: что было до взрыва и что стало после.

Некоторые строения можно было угадать — ту же кирху. Зато ратуша рассыпалась в горы щебня, и Сталин сказал сердито:

— Раствор пожалели. Раствор надо класть как следует.

— Условия Крайнего Севера, — вмешался Алмазов, и Сталин еще более рассердился:

— Везде есть тяжелые условия, но большевики не ссылаются на трудности. Для этого мы и доверили вам, товарищ Алмазов, ответственный участок работы. А это почему не разрушилось?

Трубка Сталина указывала на сложенный из вековых бревен, привезенный с Пинеги двухэтажный крестьянский дом, — наверное, опустел он, когда раскулачивали хозяина. Дом лишь покосился, но стоял крепко.

— Удивительно, — сказал Ежов. — Совсем близко от центра взрыва, а устоял. Русская работа, Иосиф Виссарионович.

Ежов облизал губы кончиком красного языка — губы были женские, капризные, изогнутые.

— Какая температура была на месте взрыва? — спросил Сталин, обращаясь к Шавло.

— К сожалению, — сказал Шавло, — установить это не удалось.

— Забыли, как всегда, поставить термометры?

— Нет, Иосиф Виссарионович, — обрадовался возможности исправить ошибку Мати Ежов, — термометры расплавились!

— Если расплавились, — сказал Сталин, — значит, надо было поставить другие термометры. Стойкие.

— Разрешите, я вам покажу пример? — Ежов вскочил — готовый бежать, исполнять, четко отстукивать каблуками по кабинету.

Но Ежов никуда не побежал, в дверях показался Вревский с чемоданом. Он понес чемодан к столу, и Сталин чуть отстранился, будто изготовился бежать. И Шавло понял, что у великого человека есть страх перед чемоданами, сумками и прочими возможными вместилищами смерти.

Ежов и Алмазов совместными усилиями поставили чемодан на дальнем конце длинного стола, так что Сталин мог расслабиться. Из верхнего кармана френча Алмазов достал ключик и открыл чемодан. В нем, словно куски домашнего сала, лежали предметы, завернутые в пергамент. Но что за предметы — Шавло не знал, потому что НКВД не информирует гражданских сотрудников о своих намерениях и действиях. Всей шкурой Шавло чувствовал — от чемодана исходит запах грозы.

Ежов вытащил один из свертков и пошел вдоль стола к Сталину, разворачивая его по дороге и улыбаясь, как будто там сейчас окажется слиток золота.

Он прошел за спиной Мати, и тот почувствовал словно ожог — инстинкт самосохранения завопил — беги!

Матя сидел неподвижно, напрягшись и побледнев.

Сталин перевел взгляд с приближающегося Ежова на Матю — он был интуитивен, — что-то его насторожило в физике.

Ежов бухнул перед Сталиным на стол блестящий растекшийся ком — такими иногда бывают золотые самородки.

— Это, Иосиф Виссарионович, — произнес он, —