нежели мистики и маги, но понял, что отказываться от дара неразумно. Он склонил голову, признавая за собой право на телепатию.

— Разреши представить тебе — лама Ананда Мохендра.

Пан Теодор, скрывавшийся под этим экзотическим именем и недорого купивший место сопровождающего лица у мага в зеленых перчатках, известного ранее генералу Гаусгоферу как Фридрих Штамм, однако всему миру должный являться как тибетский маг Лобзанг Рапа, чуть склонился вперед, вперив в фюрера упорный взгляд, и тот быстро перевел глаза направо, к магу в черном халате и зеленых перчатках.

— Именно Ананда Мохендра, — сообщил генерал Гаусгофер, — смог провести нашего с вами брата и соратника Лобзанга Рапу в таинственные и недостижимые подземные пещеры в Агарти, храме непричастности.

Гитлер кивнул, будто эти откровения были ему знакомы, впрочем, в многочисленных и многолетних беседах с Гаусгофером, Сиверсом, Эккертом и иными магами, астрологами и восточными целителями, имевшими доступ к нему, термины и понятия обсуждались не раз, правда, далеко не всегда в понятие или термин вкладывался один и тот же смысл. И в этом была сила магов, так как сознание не могло уцепиться за нечто конкретное, подобное точке на карте, — Шамбала могла завтра изменить свою функцию и расположение в космосе, а Земля — вывернуться наизнанку, поместив человечество внутрь себя.

Гитлер сегодня был не столь внимателен и прилежен, как обычно, — ему надо было поделиться с Гаусгофером своей тайной, но собеседники этого не чувствовали, потому что акт, разыгрываемый ими, был вершиной определенной деятельности, стоившей многих средств и приготовлений.

— Говори! — приказал Гаусгофер Лобзангу Рапе. Тот поднял зеленую руку и поправил капюшон, словно настраиваясь на должный тон.

— Мы были в тайном из тайных святилищ Лхасы, — заговорил он громко и значительно, ибо был допущен до самой главной тайны ледяного мира…

Неожиданно Гитлер, который никак не мог сосредоточиться на тайнах Тибета, вопреки ожиданиям Гаусгофера произнес:

— Я полагаю, что подробный рассказ мы побережем до собрания Посвященных. Ты только скажи мне, брат, — ты видел?

— Я видел, мой фюрер! — воскликнул лама, странным образом нарушая обращение к брату-магу, но никто не обратил внимания на эту оговорку. — Я видел три гроба из черного камня, на которых были вырезаны тончайшими иглами загадочные рисунки, — гробы были открыты, и лама Ананда, — человек в зеленых перчатках изящным жестом указал на своего молчаливого спутника, — позволил мне заглянуть внутрь и показал, что именно эти существа обитали в нашей стране в те времена, когда на месте Гималаев тянулась бесконечная ровная долина. Я взглянул на них, мой фюрер, я был очарован и одновременно охвачен бесконечным ужасом. Их тела были покрыты листами золота, видно, чтоб предохранить их от тления. Мужчины были пяти метров в длину, а женщина — трех метров… У них большие головы, узкая челюсть, маленький рот и узкие губы, в то же время их лица по-своему прекрасны…

Гитлер неожиданно поднялся и обернулся к Марте, которая как раз вошла в гостиную, неся поднос с китайскими чашечками.

— Мне чаю не надо, — сказал он.

Лама в зеленых перчатках, не услышав реплики фюрера, продолжал:

— На крышке одного из гробов, что лежала рядом с гробом, я разглядел искусно выгравированную карту звездного неба и, к своему удивлению, убедился, что расположение звезд на ней совсем иное, чем то, к которому мы привыкли.

— Спасибо, — сказал фюрер. Он быстро пошел к выходу — генерал кинулся за ним, не понимая еще, чем прогневал Гитлера. И когда он поравнялся с фюрером в коридоре, тот спросил: — Где можно поговорить с тобой наедине?

Не дожидаясь ответа, он толкнул дверь в ванную комнату и увидел, что она вся — доказательство быстрого переодевания, но Гитлер вроде бы и не заметил этого, а прошел к следующей двери — она вела в спальню. Шторы в спальне были задвинуты, там было темно.

Гитлер прошел к окну. Отодвинул край шторы, выглянул наружу. Затем отпустил штору, и сказал:

— Не зажигай света. Я все отлично вижу. Закрой дверь.

Стало почти совсем темно.

За дверью неслышно дышал пан Теодор, который проследовал за Гитлером и Гаусгофером.

— Сегодня я разговаривал с людьми, которые видели взрыв русской супербомбы.

— Вы не рассказывали мне, брат, — ответил бестелесный голос генерала, — что послали людей втайне от меня.

— Рано было рассказывать. Я соберу братьев, и мы вместе рассмотрим фотографии, сделанные нашими людьми.

— Что означают ваши слова — супербомба?

— Это атомная бомба, о которой нам уже говорили.

— Возможно ли это, мой фюрер?

— Сталин имеет атомную бомбу. Этого можно было ожидать, потому что я окружен неучами и самоуверенными выскочками. Оказывается, у нас не делается совершенно ничего, ты понимаешь — совершенно ничего для того, чтобы не отстать от русских. И если сегодня орудием пламени обзавелись русские евреи, то завтра им будут владеть евреи американские. Ты понимаешь, что это означает для нордической расы? — Гитлер почти кричал, он не мог контролировать голос, который разносился по всей вилле генерала. — А ты мне подсовываешь разглагольствования ламы о трупах в золотых гробах — я не настолько наивен, чтобы принять этого дешевого актера за настоящего тибетского ламу.

— Я никогда не скрывал, что это наш брат, засланный нами в Тибет.

— Оставим это. Поверь мне, что меня сегодня куда более беспокоят дела земные. Бомба существует! Это вызов нашей нордической расе! Это провозвестник безлунной эпохи, которая будет рождать все новых карликов, цыган и негров!

— Я не верю, что тайные и неразрывные связи, которые существуют между вашей, фюрер, судьбой и гигантами прошлого, могут оборваться из-за попытки, даже успешной, русских испугать вас. И вернее всего — бомбы нет.

— Что?

— Это инсценировка бомбы.

— Ты не знаешь, они построили город — настоящий город, они назвали его Берлином. Там были танки, самолеты, и ничего не осталось на километры вокруг.

— Я не верю, — твердо сказал генерал. — Это гипноз.

— Тебе важнее гонцы из Тибета?

— Разумеется, именно в этом судьбы мира и наша судьба. Что может изменить одна бомба в такой великой судьбе? Гиганты ждут пробуждения! Забудь о бомбе, мой фюрер!

Гитлер замолчал.

Затем, не прощаясь, прошел к двери, толкнул ее, безошибочно отыскав в темноте ручку. Пан Теодор прижался к стене, пропуская фюрера. Тот не заметил ламу. Он спустился к машине.

Пошел дождь. Опять стало сумрачно.

Гитлер приказал ехать к себе.

Только в машине он понял, почему столь раздражен своими верными союзниками, которых, как ему казалось, он ранее использовал в той мере, в какой верил или хотел верить в ледяной мир, падающие Луны или Полую Землю. Выслушивая их, он