Б., и он действительно приходил к Харальду Олесену пятнадцатого мая 1967 года. Все становится еще любопытнее, если вспомнить о том, что синий дождевик нашли в мусорном баке в тот же день, когда убили Харальда Олесена. Все верно — или я что-то упустила из вида?

Она, разумеется, ничего не упустила, чего нельзя было сказать обо мне. Впрочем, кое-что я все же понял — хотя ей и не сказал.

— Ну а О. тогда кто? Он, случайно, не может оказаться Оленьей Ногой?

Мы определенно напали на след. Патриция увлеченно продолжала:

— Я много думала над двумя очевидными, но важными вопросами. О., конечно, может оказаться первой буквой обычных имен или слов: Оле, например… или Оленья Нога. Если О. — действительно Оленья Нога, он вполне мог прийти к Харальду Олесену пятнадцатого мая прошлого года, не желая, чтобы его узнали. Но пока нам больше ничего не известно о человеке по прозвищу Оленья Нога, с которым Олесен был знаком во время войны. Мы понятия не имеем, как его звали на самом деле, как он выглядел, откуда родом и чем занимался. Более того, мы не знаем, он это или она. Личность Оленьей Ноги, жив ли он, а также его пол и прочие вопросы могут не иметь для нас большого значения, а могут, наоборот, оказаться ключом к разгадке тайны. Пожалуйста, расспроси поподробнее об Оленьей Ноге Бьёрна Эрика Свеннсена, Еспера Кристофера Харальдсена и всех остальных, кто мог что-то слышать или знать. Но если О. действительно обозначает Оленью Ногу и тот же человек снова возник из прошлого накануне убийства, нам придется не только объяснить, как ему удалось потом скрыться незамеченным. Кроме того, важно понять, как этот человек вошел в дом. Разве что…

Патриция уставилась прямо перед собой и погрузилась в раздумье.

— Разве что… — напомнил я, торопя ее. Я уже понял, что Патриция не любит высказывать предположения, которые в будущем могут оказаться неверными.

Она нехотя продолжила:

— Разве что О. не нужно было ни входить, ни выходить, потому что он или она живет в том же доме. В таком случае О. — человек, которого ты уже знаешь. Лунды и Сара Сундквист родились во время войны, Ивар Стурскуг, он же Андреас Гюллестад, был еще мальчишкой, когда в войну его отца расстреляли, а Конрад Енсен, как мы смело можем утверждать, не был бойцом Сопротивления. Зато Даррел Уильямс был молодым человеком; нам известно, что в те годы он находился в Норвегии и принимал активное участие в борьбе с немцами. Конечно, не верится, что американец мог работать проводником, но обстоятельства, окружающие дело, до сих пор остаются неясными. По каким-нибудь утерянным косвенным уликам можно выяснить, что Даррел Уильямс, возможно, был тогда более быстроногим, а Оленья Нога, в конце концов, известный персонаж из американских детских книг, точнее, из сочинений Эдварда С. Эллиса.

— А мне казалось, Фенимора Купера, — заметил я.

Патриция решительно покачала головой, и щеки у нее зарделись.

— Нет, точно Эллис. Конечно, его книг здесь у меня нет. Я читала в первом и втором классах на большой перемене… Кличка точно оттуда; мальчишки из моего класса любили играть в краснокожих, вот я и запомнила.

— Даррел Уильямс считал, что это из Купера, — осторожно возразил я.

Патриция изумленно воззрилась на меня.

— С чего ты это взял? — воскликнула она после долгого напряженного молчания. Ее бледное лицо вдруг стало мертвенно-белым, а в темных глазах мелькнуло что-то вроде боязливого удивления.

Я поспешил объяснить, что уже спросил про Оленью Ногу жену сторожа и других жильцов дома, правда без особого успеха.

Услышав мои слова, Патриция побледнела еще больше. Неожиданно я вспомнил, что, несмотря на самоуверенность и острый интеллект, передо мной совсем молодая девушка, у которой не в порядке нервы.

— Понимаю, почему ты решил спросить их… Должна признать, ты сделал смелый ход в своей шахматной партии. Ты, конечно, думал: если кто-то из жильцов в самом деле убийца или состоит в сговоре с убийцей, что почти наверняка так и есть, то надо намекнуть им, будто ты напал на след. Если Оленья Нога действительно имеет отношение к делу, убийца и его сообщники занервничают и заторопятся…

Ход моих мыслей был более или менее понятен.

— Очень жаль, что твои выводы оказались совершенно верными. Предупреждаю, ты сильно рискуешь!

Я поднял руки, словно защищаясь:

— Я поставил двух вооруженных констеблей охранять дом с обеих сторон. Преступникам не удастся бежать незамеченными!

— Отлично, — без улыбки сказала Патриция, — но у меня вызывает опасение не то, что убийца вырвется на свободу. Более того, о таком исходе мы могли бы только мечтать: ведь тогда убийца выдаст себя, не причинив вреда другим. Гораздо вероятнее трагическое развитие событий внутри дома. Мы по-прежнему не знаем, кто убийца, но судя по тому, что нам известно, охотимся на необычно хитрого и решительного хищника.

Патриция пару минут ерзала в своем инвалидном кресле. Было очевидно, что положение приняло неожиданный оборот, который ей не нравился; происходящее перестало быть для нее просто интеллектуальной игрой.

— Прошу тебя начиная с сегодняшнего вечера поставить по полицейскому на всех трех этажах дома, — отрывисто проговорила она. — Конечно, тебе решать. — Она понизила голос.

Я посмотрел на часы — было четверть десятого — и честно ответил ей, что трудно будет предпринять столь решительные меры в такой короткий срок. Более того, вряд ли удастся найти трех свободных сотрудников полиции, которые могут отправиться на Кребс-Гате сейчас же. Так или иначе, ее страхи казались мне беспочвенными. В деле и без того много неизвестных; не хватало еще, чтобы нам мерещились призраки среди бела дня.

Мои слова немного успокоили Патрицию. Она извинилась за свою несдержанность и повторила, что решение, разумеется, остается за мной. И все же попросила меня подумать обо всем хорошенько и утром оценить все за и против. Мне показалось, что атмосфера страха и тайны, окружавшая дневник Харальда Олесена, пусть и не сразу, передалась Патриции, хотя она находилась в полнейшей безопасности.

Часы пробили десять. Я встал, собираясь уходить; Патриция заметно нервничала. Я поблагодарил ее за ужин и добрые советы, она в ответ лишь настороженно улыбнулась. Мне показалось, что она немного успокоилась после того, как я обещал утром усилить меры безопасности. Кроме того, я обещал держать ее в курсе дела.

Перед самым моим уходом произошло нечто странное. Я встал и машинально окинул взглядом стеллажи за спиной Патриции. Она вдруг засуетилась: уже очень поздно, ей не хочется задерживать меня дольше необходимого. Она тут же позвонила Беате