Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Чай остыл. Матя отставил стакан.
Сегодня все решится.
В коридоре застучали каблуки — Алмазов ставит ногу сначала на каблук, потом на носок — получается особый постук.
— Проснулся?
— Доброе утро. Хочешь чаю?
— Чаю? В такой день? Лейтенант — бутылку коньяку из моей машины! Живо!
— Слушаюсь, товарищ комиссар госбезопасности!
— Нарком как себя чувствует?
— Трепещешь, профессор?
— Не смейся.
— Какой там смех. Вчера, когда он… — Алмазов оглянулся на дверь. — Я чуть не обосрался. Даже если он что и помнит — то предпочтет забыть. А мы с тобой?
— Нас там не было.
— Молодец, быть тебе академиком. Что нового открыли наши буржуазные коллеги?
— Тебе же все переводят.
— Хочу услышать из твоих уст.
— Вот-вот поднимется большая паника.
— Я тоже так думаю. — Алмазов сидел нога на ногу, сапоги блестят и пахнут ваксой — в маленькой комнате этот запах неприятен. — Но они опоздали. Опоздали?
— У них нет института.
Лейтенант шагнул в комнату — в одной руке бутылка коньяку.
— Закуску прикажете?
— Обойдемся. Уходи и закрой за собой дверь.
Алмазов разлил коньяк — в стакан и кружку.
— Я не буду, — сказал Матя. — Голова сегодня должна быть чистой.
— Вот и прочисти.
Алмазов выпил до дна — он много пил в последние месяцы, он трусил. Матя только пригубил. Он хотел видеть все — как идущий на первое, чистое свидание.
Когда они спустились к машине Алмазова, Матя сказал:
— Напомни мне, чтобы всем раздали черные очки. Это важно.
* * *
Андрей спал плохо — войлок сползал с него, открытые части тела, хоть он и не раздевался, мерзли, ему казалось, что он гибнет в степи или спасается от волков.
Но проспал он долго — так измотался за предыдущий день. Когда проснулся — уже было светло.
Оттого что слишком много снов и видений мучили его ночью, он не сразу смог вычленить себя из сна, из очередной погони, и потому топотом преследователя показались сначала тяжелые, хоть и осторожные шаги Айно на лестнице за прикрытой дверью, шепот, тихий голос, короткий смех Альбины… Предательница!
Андрей вскочил, отбросил войлок, и это движение было услышано Айно. Тот сразу заглянул в комнату и спросил:
— Будете пить чай, господин Берестов?
Андрей не ответил. Отвернулся к окну.
— Альбина, налей Андрюше чаю в кружку, — сказал Айно.
Андрей встал, готовый отказаться от жалкой подачки. «Почему они, проведя ночь в похотливых объятиях, имеют право вторгаться в его комнату? Я же не просил чаю!»
Оказалось, последние слова он произнес вслух.
— Я не буду обижаться, — сказал Айно. — И ты не обижайся. Мы не знаем, сколько будем жить. Наверное, надо жить хорошо?
Андрей посмотрел на Айно. Тот стоял в дверях, заполняя собой весь дверной проем, громадный, неуклюжий, белобрысый и краснорожий. Он протягивал Андрею кружку с дымящимся кипятком. В другой руке держал кусок хлеба.
Еще не простив Айно и тем более измены Альбины, Андрей сказал, как ему показалось, — с достоинством и холодно:
— Поставь на топчан. Мне надо вниз.
И тут Альбина засмеялась. «Вниз» прозвучало как желание снизойти с горы к трепещущему человечеству, а не к грязному ведру, стоящему у прилавка недостроенного магазина.
Андрей понял причину смеха, покраснел и прошел быстро на лестницу и вниз, толкнув Айно так, что тот чуть не выплеснул кипяток.
Все это было глупо, наивно и стыдно, но признаться в том Андрей не мог. Когда он возвратился наверх, там никого не было — Айно с Альбиной ушли к себе… он мысленно повторил — «они ушли к себе», и это было как бы примирением с той махонькой трагедией, что произошла в его жизни. И хорошо сделали, что ушли, — не надо ни с кем разговаривать.
Небольшой костер, который Айно развел за прилавком, уже был затушен и затоптан, Андрей растер подошвой последние угольки. Сейчас день, сейчас никто не заметит дыма.
Кружка с кипятком и кусок хлеба были на краю топчана — Андрей уселся и с наслаждением выпил горячую воду не спеша, все меньшими глотками, и хлеб откусывал так, чтобы его хватило до конца кружки.
И чем дольше он пил, тем смиреннее и разумнее относился к окружающему миру. С половины кружки к нему вернулось чувство юмора, и он смог представить, каким казался со стороны: грозный мальчик, топающий ножкой, — кто посмел отобрать у меня мою женщину? Ведь ее выдали мне на ночное пользование по личному указанию товарища комиссара! Андрюша, ангел мой, кто тебе сказал,