от возмущения, он приоткрыл рот, вновь закрыл его — и Александрийский, и Марта поняли, что сейчас могут последовать совершенно ненужные разоблачения, но не успели перебить Филиппова, как тот закричал так, что было, наверное, слышно в Москве.

— Это вы позвольте! — кричал Филиппов. — Это вы поглядите, в каком вы виде, и сравните с Мартой Ильиничной, которая вполне прилично одета, так что я попрошу без намеков на наши отношения: а вот вы в шесть утра выходите из мужской комнаты черт знает в чем, и совершенно не стесняетесь, и даже бьете государственные изобразительные ценности — вы не представляете, сколько это сокровище стоит, по нему Эрмитаж плакал, а мы не отдали, я вас отсюда за разврат выгоню, ясно?

— Филиппов! — умоляла его Марта, повиснув на нем, чтобы отделить его от Лидочки, к которой президент направился с целью изгнать ее из обители академиков. — Филиппов, подожди, не трогай Лиду, она совершенно ни при чем. Если она была у Александрийского, то она не разбивала вазу, а если разбивала вазу, то она не была у Александрийского.

— Не была? Не была? А это что?

Указующий перст президента уперся в пол. Все посмотрели туда и увидели, что Лидочка обута в мужские ботинки.

— Это ваши ботинки, профессор?! — с пафосом воскликнул президент Санузии, и профессор, не задумавшись, сразу признался:

— Мои. — И, сообразив, что такое признание может повредить Лидочке, продолжил: — Но заверяю вас, товарищ Филиппов, что ваши подозрения совершенно неуместны. Мое состояние, что подтвердит находящийся здесь доктор, к сожалению, совершенно исключает любое физическое напряжение. Так что присутствие Лидии в моей комнате объяснялось вполне невинными платоническими причинами.

— В шесть утра! Ха-ха-ха, я смеюсь, — сказал президент.

— Как лечащий врач, я должна сказать, — вмешалась в разговор Лариса Михайловна, — что профессор Александрийский болен ишемической болезнью и имеет аневризму сердца, так что любое физическое напряжение опасно для его жизни.

Лариса Михайловна очень волновалась, щеки ее пошли красными пятнами, она выражалась канцелярским языком, который ей казался более убедительным в разговоре с таким человеком, как президент Филиппов, и, как ни странно, именно этот стиль возымел действие, президент спохватился и сказал:

— Я вам, Пал Андреевич, не ставлю в вину и к вам отношусь со всем уважением. Но наши с вами девушки…

— Наши коллеги, — терпеливо поправил его профессор.

— Вот именно, они не вызывают доверия.

— Филиппов! — воскликнула Марта Ильинична.

— Не о тебе, не о тебе, — отмахнулся президент.

И тут наступила пауза, потому что оказалось, что больше подозреваемых нет.

Президент, почувствовав, что следствие зашло в тупик, спросил у Александрийского:

— А она у вас давно?

— Почему вы спрашиваете? — удивился Александрийский.

— А потому что если недавно, то она могла свалить вазу, а потом к вам убежать.

— Вы ошибаетесь, — сказал Александрийский твердо, но, конечно же, не убедил этим Филиппова.

— Тогда все по палатам, — приказал президент. — Я тушу свет. Все по палатам!

— Я провожу Лидочку, — сказал профессор.

— Она сама дойдет.

— А я провожу, — сказал профессор, не улыбаясь, — потому что мне надо будет забрать мои ботинки, которые я ей одолжил.

Все снова посмотрели на ботинки, которые свидетельствовали о Лидочкином моральном падении. Потом докторша взглянула на профессора, и взгляд ее был так красноречив, что Лидочка не сдержала улыбки.

— Вы с нами дойдете до комнаты Лидочки, — сказал Александрийский, который тоже прочел немой вопль во взгляде врачихи. — Вы поможете мне подняться по лестнице, а я потом соглашусь смерить давление.

— Честное слово? — Покрытое пушком доброе лицо докторши покрылось счастливым румянцем.

«Какой умница!» — сообразила Лидочка. Теперь докторша волей-неволей попадет в комнату и сама увидит Полину.

— Спокойной ночи, — сказал президент, подтягивая резинку пижамных штанов, — отдыхайте, товарищи. Я пошел к себе.

— И правильно сделаете, — капризно сказала Марта, разочарованная в кавалере. Она первой поспешила к лестнице, и Лидочка сказала ей:

— Не спеши, подожди нас.

— Ладно, — согласилась Марта, но Лидочка все равно беспокоилась, как бы Марта не убежала в комнату, и не спускала с нее глаз. Лариса Михайловна и Лидочка поднимались медленно, помогая идти Александрийскому.

Александрийский опирался на руку Лидочки, и той было неловко от того, какая у нее молодая и гладкая рука и как сильно в ней бьется кровь, тогда как пальцы профессора столь холодны и сухи, а сердце сокращается часто и мелко.

Наверху лестницы Лариса оставила их — побежала к себе в кабинет.

Александрийский прислонился к стене.

— Вам плохо? — спросила Лидочка.

— Сейчас, — сказал Александрийский. — Я иду.

Лариса Михайловна прибежала из своего кабинета и протянула ему стаканчик с мутной жидкостью. Александрийский послушно выпил.

— А вы где были полчаса назад? — спросила Лидочка у Ларисы Михайловны.

— Я навещала профессора Глазенапа, — сказала Лариса, — у него был ночью приступ почечных колик. А вы меня искали? Вам что-то надо было?

Лариса Михайловна всегда чувствовала себя виноватой, словно боялась потерять место.

— Пошли, — сказал Александрийский. — Поглядим, нет ли у вас в комнате привидений.

Они остановились у двери.

Лидочка поняла, что первой войти должна она. Ведь она одна видела Полину мертвой.

Она потянула на себя дверь. Дверь открылась. Александрийский положил легкую руку ей на плечо.

Лидочка нащупала выключатель — он был справа от двери. Она старалась не смотреть под ноги. Выключатель послушно щелкнул. Лида продолжала стоять, зажмурившись.

— Ну что ты, — сказала за спиной Марта, — заходи же!

Лидочка не могла заставить себя шагнуть, потому что натолкнулась бы на тело Полины, но глаза приоткрыла.

Комната была пуста.

Лидочка смотрела туда, где должна была лежать Полина, она шарила глазами по стене, по полу в поисках крови, следов борьбы — каких-нибудь следов того, что здесь только что лежало тело мертвой женщины.

— Я так больше не могу. Это анекдот какой-то, — сказала Марта и, отстранив Лидочку, вошла в комнату. — Ты что, привидение увидела?

— Да, — сказала Лидочка.

— Ну что ж, — сказал Александрийский, — надевайте ваши туфли, отдавайте мои ботинки, встретимся за завтраком.

— Да, да, одну минутку, — сказала Лида. Она с трудом заставила себя миновать то место, где лежало — но ведь лежало же! — тело Полины.

Ночные туфли без задников стояли рядышком у измятой кровати. Вторая кровать была застелена, и Марта первым делом сорвала с нее одеяло, как бы стараясь показать присутствующим, что только что покинула ложе и намерена немедленно улечься вновь.

Лидочка сняла ботинки профессора и повернулась к нему, протягивая их.

— Честное слово… — сказала она.

— Поспите немного, — сказал профессор, — вы так устали. А перед завтраком зайдите ко мне, хорошо?

— И перед завтраком тоже! — сказала Марта. — Ну уж, профессор!

И она захихикала. Только тут