В результате новых земельных пожалований при Вильгельме в Англии сосуществовали две основные нации — французы и англичане. Хотя разобщенность иноземных сеньоров и коренного населения и имела место, но сама по себе она вряд ли была значительной. Дело в том, что знать и сельское население всегда существовали обособленно. Гораздо более важным для будущего страны оказалось то, что по Англии были рассеяны крупные феоды, на которых оставалось довольно много мелких землевладельцев — они составляли промежуточный слой между баронами и крестьянами. Именно на этом уровне вскоре стали возможны браки между представителями двух народов. Эти люди быстро становились двуязычными, в результате чего образовалось сословие сельских помещиков, соединявших в себе две культуры. После 1066 г. в Англии наблюдался небольшой наплыв иноземных торговцев и ремесленников. Иногда они образовывали общину в небольшом городе или рядом с ним, порой поселялись возле нового главного поселения, часто замка. Тем не менее они не оказали сколько-нибудь значительного влияния на будущее страны. Англия и Нормандия всегда торговали друг с другом, но герцогство никоим образом не представляло собой какой-нибудь важный рынок сбыта. Однако вот что пишет о периоде после 1070 г. Ордерик Виталий — вероятно, вслед за Гильомом де Пуатье:

«Англичане и французы мирно жили вместе в городах и местечках и заключали между собой браки. Рынки и другие места были переполнены торговцами-французами и товарами из их страны. Везде можно было заметить, что англичане, чье национальное одеяние французы считали неуклюжим, теперь предпочитали следовать чужеземной моде».

Такую же идеализированную картину дает обычно и Гильом. В любом случае, за пределами городов всё, вероятно, было не так благопристойно. Некоторое понятие о нравах новых баронов, соратников короля Вильгельма, можно получить из контрастных описаний двух людей с разными характерами. Ордерик сделал их уже самостоятельно, не опираясь на труды предшественников. Вот что он пишет о Гуго Авраншском, эрле Честерском:

«Этот человек при содействии множества жестокосердных баронов пролил немало валлийской крови. Он был не столько щедр, сколько расточителен. Его свита больше напоминала войско, нежели двор, и он не вел счета тому, что отдавал, а что получал. Каждый день он опустошал собственные владения, а землепашцам и служителям небесного царства предпочитал сокольничих и егерей. Он до такой степени стал рабом своего брюха, что с трудом мог передвигаться из-за своего ожиревшего тела. От блудниц у него было множество детей обоих полов, и почти всех из них постигла печальная участь».

Позднее Ордерик делится с нами еще одним впечатлением от двора Гуго:

«Он любил мирскую суету и роскошь, ибо считал, что именно она — главное для счастья человека. Он активно участвовал в сражениях, неумеренно расточал дары, получал большое удовольствие от азартных игр и кутежей, обожал шутов, лошадей, охотничьих собак и другие суетные развлечения. Его огромный двор, наполненный шумной толпой молодых людей — и знатных, и простолюдинов, — всегда притягивал гостей. Жили там и некоторые добропорядочные люди — как священники, так и рыцари, — которые с радостью делили со своим господином и заботы, и богатства. В его часовне служил Герольд, священник из Авранша — честный, набожный и высокообразованный… Этот человек прилагал все усилия, чтобы привить придворным основы нравственного поведения, ставя им в пример предков. Видя во многих похотливость, он осуждал их, а также глубоко сожалел о крайней небрежности, которую они проявляли при почитании Бога. Он предостерегал влиятельных баронов, рядовых рыцарей и знатных юношей от подобной жизни, говоря с ними о спасении, и сделал большую подборку текстов из Ветхого Завета и более современных ему христианских летописей о походах святых рыцарей, чтобы показать, как следует поступать. Он прекрасно рассказывал о полной борьбы жизни Димитрия и Георгия, Феодора и Себастьяна, герцога Маврикия и Фиванского легиона, полководца Евстазия и его солдат — все они были мучениками и заслужили почетное место в царстве небесном. Он также говорил о святом воине Вильгельме, который после множества походов отказался от мирской жизни и, дав монашеский обет, славно сражался во имя Господа».

В другом месте мы находим яркий портрет Рожера Монтгомери, эрла Шрусберийского, покровителя отца Ордерика, Оделерия Орлеанского, также упоминающегося в данном повествовании:

«Он был человеком мудрым и воздержанным, чтившим справедливость и любившим общество умных и здравомыслящих людей. Долгое время с ним было трое мудрых священников — Годебальд, Одерелий и Герберт, — к чьим советам он прислушивался, извлекая из этого для себя пользу. Барину Лысому, который не вышел телом, но зато имел храброе сердце, он отдал в жены свою племянницу Армейру и замок Шрусбери, после чего Барин восстановил порядок во всей доверенной ему области, смело разгромив валлийцев и других врагов. Другими военачальниками в графстве он сделал… вассалов, каждый из которых был храбрецом. Благодаря взаимопониманию между ними и их достоинствам Рожер во многом преуспевал по сравнению с другими влиятельными вельможами».

Некоторое время две нации жили врозь. Тем не менее вера у них была одна, а их культуры не настолько отличались, чтобы не могли сблизиться. На первых порах их будущее было непредсказуемым. Наиболее вероятным исходом мог быть следующий: великие и богатые традиции коренного населения поглотят обычаи и образ жизни новых хозяев. Подобное уже произошло с норманнами во Франции, и так бы вскоре получилось и здесь, если бы Англия отделилась от Нормандии, а нормандские поселенцы оказались бы оторванными от родины. Как и король, могущественные бароны, ставшие правителями в Англии после 1066 г., едва ли полностью переселились в свои новые владения. Например, Евстафий Булонский, Бриан Бретонский, Роберт Мортенский, Одо Байеский, Гильом Фиц-Осборн, Гуго Авраншский и Рожер Монтгомери не намеревались прерывать связи с землями, откуда они были родом. И хотя некоторые солдаты удачи, такие как Гербод Честерский, отказывались от своих приобретений, близость их родины к завоеванному острову позволяла им свободно перемещаться между своими поместьями, так что в Англии они могли вполне свободно оставаться иноземцами. Однако когда у них появлялся второй сын, то, естественно, появлялся соблазн добиться от короля разрешения разделить земли, т. е. наследник мог вступить во владение родовыми имениями на континенте, а младший сын — территориями, «завоеванными» в Англии. Так были разделены поместья Гильома Фиц-Осборна после его смерти в 1071 г. и Рожера Монтгомери — в 1094 г. Сам король принял подобные меры в 1087 г. Если бы после смерти Вильгельма I Англия полностью отсоединилась от Нормандии, а обычай разделения земель сохранился, то нормандцы в Англии, вероятно, очень скоро бы ассимилировались. К тому же помимо высокопоставленных лиц было еще множество таких, чьи приобретения в королевстве значительно превышали размеры их мелких феодов в Нормандии, так что они, по-видимому, с самого начала решили здесь обосноваться.

Тем не менее полная ассимиляция пришельцев в Англии не была чем-то неизбежным. Народы-завоеватели могут сохранять свою культуру в относительной чистоте, имея возможность и оказывать давление на покоренную нацию, и подавать ей пример для подражания. Самой отличительной особенностью новой аристократии был французский язык, который, вероятно, иногда использовался и при дворе Эдуарда, где на нем могли говорить даже англичане. Есть свидетельства того, что сам Вильгельм пытался выучить английский, однако после 1071 г. у него не было для этого особого стимула. Придворных, говоривших только по-английски, осталось мало — разве что какой-нибудь епископ или аббат. Светский же двор говорил почти исключительно на французском. И уже в связи с этим становится ясно, что если бы английская знать не погубила себя сама, то обе стороны по необходимости быстро сблизились бы одна с другой.