массивами. На поляну вышел подтянутый капитан танковых войск. За плечами свисал вещмешок.

– Стой, кто идет? – выкрикнул Сашко, и тут же ничком уткнулся в траву.

Капитан не открыл огонь, как ожидали разведчики, а спокойно остановился и крикнул в ответ:

– А кто спрашивает?

Хладнокровно, подумал Мамин.

Стопроцентно быть уверенным, что танкист – диверсант, было невозможно. Группа осторожно вышла из своего укрытия и подошла к капитану.

– В чем дело, товарищи? – спросил капитан.

– Приказ командования. Проверять всех, кто передвигается в одиночку в приграничной полосе, – нашелся ответить Мамин. – Предъявите ваши документы.

Пока Мамин изучал предоставленные документы, старшина тихонько сместился за спину капитану. Сашко стоял слева позади Алексея. Полистав офицерскую книжку, Мамин насколько мог лениво процедил:

– Не обессудь капитан, выкладывай, что у тебя в карманах и вещмешке.

Собственно ни документы, ни содержимое карманов никак не помогло бы Алексею. При всем желании обнаружить несоответствие он не смог бы. Поэтому он ждал реакции Пшенки или Сашко.

Танкист осуждающе покачал головой.

– Да, собачья служба у вас, мужики. По карманам шарите. Ну, глядите, коль нужно.

Капитан начал доставать из кармана: складной нож, спички, пачку сигарет Герцеговина Флор. Именно она и заинтересовала старшину.

– Ого, яке багатство. Справжны сигареты. Кучеряво живуть танкисти.

Танкист резко оттолкнулся и двинул ногой в живот Мамину. Далее капитан отпрыгнул в сторону и молниеносным движением выхватил из голенища сапога маленький пистолет. Лишь отменная реакция Пшенки спасла Сашко, которому и предназначалась первая пуля. Апанас пружинисто оттолкнулся от земли и уже в прыжке ударил ребром ладони по руке капитана. Пуля пронзила левое плечо Одесы. Тот хрипло замычал. В этот момент, пришедший в себя Мамин, со всей дури, пнул лжетанкиста по голове ударом маваши.

***

21 июня 1941 года, 03.00 часов, Брест.

– Ой, Тонечка, вы со мной понежнее. Как-никак с героем дело имеете. Если бы вы знали, какого важного и пузатого немецкого генерала я, можно сказать, голыми руками взял в плен.

Востроносенькая медсестра недоверчиво посмотрела в сторону голоса, раздававшегося из-за простынной занавески.

– Летим мы это, с моим другом Пшенкой на самолете. И видим, два генерала в карты играют. Я командую: ниже, еще ниже. И таки прихватил одного за подмышки, а шо вы думаете? У последний момент он меня зараза зубами и цапнул.

Девушка звонко рассмеялась, бросив лукавый взгляд на балагура с перевязанным плечом.

– Сколько тебе лет-то, герой?

– Та, каждый код по-разному. Но, что примечательно, каждый следующий делает мне немного больно.

Девушка прыснула в руку. Потом подошла ближе.

– Вам молчать нужно. Отдыхать. Сил набираться. Поспите.

– Улыбайтесь, Тонечка, завтра будет еще хуже, – не унимался Лившиц.

В палату протиснулась фигура и заслонила саженными плечами лампу. Сашко сразу замолчал.

– Хде удес какий герой? – пробасил старшина Пшенка.

– Вот видите, Тонечка, не иначе как медаль прислали, а то и орден. Вечером буду с цветами и шампанским. Отметим награду, нашедшую героя, – прошептал Сашко.

Девушка только вздохнула в ответ.

– Вы, главное, берегите себя, – схватив отработанные перевязочные материалы медсестра выпорхнула из палаты.

– Сашко, Сашко, ты шо, спишь? – старшина тихонько протиснулся за занавеску.

– А. Апанас, это ты? Попрощаться пришел?

– С кем прощатися? – не понял Пшенка.

Лившиц с печальным лицом только безвольно махнул рукой.

– Усе, врачи сказали, отбегался, – сказал сержант. – Этот гад в ту же руку попал. Говорят, нерву какую-то зацепил. Списывают, вчистую. Так, что уедем мы скоро с сестронечкой ко мне в Адесу. Кефалю буду ловить, да чаек кормить, чобы этим гадам повыздыхать, – и Сашко отвернулся к стене, чуть не плача.

Пшенка был в шоке.

– Сашко, да як це? Може, я с особистом до командования пиду. Не куксись, друже.

В этот момент в палату вошла медсестра. Увидев Тонечку, Пшенка вздохнул, задержав робкий взгляд на девичьем лице. Потом подошел к ней вплотную, отвел чуть в сторонку и вкрадчиво сказал:

– Вы вот шо, Тоня. Вы як в Одесу приедете, вы разом мне адрезок пропишите, а то Сашко забудет. А я до вас скоро приеду.

– Какую еще Одессу? У вас товарищ старшина что, жар? А ты, герой, давай, пузом вниз. Укол ставить буду.

По довольному виду Сашко, который буквально давился от смеха, Пшенка понял, что снова попался на розыгрыш друга.

– Ох, и клоун ты, Сашко. Сто разив клялся не верити ни одному твоиму слову брехливому. В снова таки попався.

– Да, ладно тебе Апанас, это же я от скуки. Но сейчас скажу тебе как другу, шоб мне не видеть больше Черного моря. Если ты сегодня же Тонечке рандеву не назначишь, уведу девку. Ну, шо ты лыбишься? Гадом буду. Она мне уже все уши отполировала. Вашей монументальной личностью интересуется, так шо кругом и на абордаж.

И Сашко закатился, уже не скрываясь, заливистым смехом.

***

  Мамин вернулся в крепость под утро двадцать первого июня вместе со Стебунцовым, задержанными диверсантами и группой охранения. Пшенка поехал с раненным Лившицем в медсанбат. Задержанных сдали в комендатуру, причем у одного была напрочь свернута скула, Алексей сильно приложился.

Помещение для Мамина выделили в казарме 84 отдельного разведывательного батальона 42 стрелковой дивизии, которая располагалась в военном городке Северный.

Это была командирская дежурная комната. Небольшая, пять на три метра. Из мебели пружинная кровать с матрацем, стол, стул и лампочка. Не раздеваясь, Алексей рухнул на кровать. Устало взглянул на часы, висевшие на побеленной стене. Они показывали 03.00. Подведем итоги, – сказал он себе. Прошли сутки. Уже двадцать первое число. Что мы имеем? Поучаствовал в двух столкновениях, не «прогорел» на незнании этого времени, познакомился с отличными ребятами, узнал, что документы в обкоме – это плюсы. Ни на шаг не приблизился к этим самым документам, ни имею представления, как вообще попасть в обком, и нет пока понимания, как выбираться из сорок первого – это минусы. Попытался обдумать свое положение и не заметил, как провалился в сон.

Сначала мелькали картинки. Дорога. Лес. Лицо пассажира в купе. Вспышка! Он с Санчесом в кафе. Санчес почему-то в немецкой форме. «Давай по писдесят», – говорит Санчес. Апанас: «не шарашкина контора». Лицо Стебунцова. Он что-то насвистывает.

Мамин поворочался на скрипучей кровати. Ночь была душной. На лбу выступили капельки пота.

Картинки сменились. Его «волкодавы» стоят квадратом на татами и совершают удары цки под счет. Ичи, ни, сан, ши… Кадр сменился. Над ним склонилось лицо Маши. Она улыбается, что-то быстро-быстро говорит. Погладила его горячей рукой. Алексей почувствовал, что его обволакивает белый туман. Приятный, нежный. Алексею показалось, что он растворяется в нем, закрывает глаза. И наступила темнота.