Мальчик разрыдался.

– Не плачь, Ваня, – уже с дрожью в голосе говорила Маша, сама готовая заплакать.

– Почему? – плачущим голосом спрашивал Ваня.

– Потому что я же не плакала, когда рассказала стихотворение, а мне сказали, что я могу посмотреть спектакль.

– Маша, ты очень сильно обиделась? – спросил я.

– Да, – честно сказала она.

– Зря, – сказал я. – Ведь дальше будет только хуже. Она не поверила. Боже, если бы она только знала, как я окажусь прав. Я и сам этого не знал.

На следующий день они пошли на рисование. Я забирал их. Они радовались, как дети. До сих пор я ни разу этого не делал.

– Можно с вами поговорить? – спросила меня девушка, которая учит детей рисованию. – Все-таки вы отец.

С этим глупо было спорить. Хотя мне уже хотелось. Мне, разумеется, не понравилось такое начало разговора.

– Понимаете, – сказала она, – Маша и Ваня – совсем разные. Вот Ваня – очень усидчивый мальчик.

– Я понял, – сказал я. – Маша, значит, не очень усидчивая девочка.

Примерно так же говорила про Ваню одна наша няня. Ее, конечно, уже нет с нами.

– Ну да, – пояснила учительница. – Маша не может закончить задание. Ей становится, по-моему, скучно. Но ничего страшного. Может быть, рисование – это не ее призвание.

– Не ее? – поразился я.

Я вспомнил, как два дня назад мы ужинали в ресторане с нашими друзьями. Маша сначала бегала вместе с Ваней, Сашей и Леней по заведению, отчего очень бесился один клиент. Он сидел и, когда они пытались пробежать мимо него, сначала говорил, а потом начал кричать:

– Не здесь! Только не здесь!

Они, разумеется, поняли, что этот прекрасный дядя с ними играет, и начали бегать мимо него с удвоенным энтузиазмом. Тогда он начал расставлять руки, белея просто на глазах. Они догадались, что добрый дядя только делает вид, что он взбешен их поведением, и начали бегать мимо него не молча, как раньше, а с беспрецедентным визгом.

Им было очень жалко, что он в конце концов ушел, оставив на столе ужин. Он оставил его им, своим врагам. Но ему не удалось обидеть их этим. Они расстались с ним, наоборот, друзьями.

После этого Ваня, Леня и Саша встали к огромному окну и стали смотреть на Тверскую улицу. Там было много интересного. Там стукнулись две машины. Через секунду в них врезалась третья. Но Машу все эти события не взволновали. Она попросила у официанта раскраски и больше часа рисовала. Она полностью ушла в рисование. То, что у нее получилось, рвали друг у друга из рук официанты, чтобы повесить дома на стенку. Не знаю, они, может, хотели сделать Маше и мне приятное. Ну, тогда сделали.

И вот учитель рисования говорит мне, что рисование не является призванием моей дочери. Я хотел спросить, является ли рисование ее призванием, но потом раздумал. Обидеть художника может каждый. Вот она, например, Машу сильно обидела, хотя Маша, слава богу, об этом не узнала.

– Она будет рисовать, – сказал я.

– Ну ладно, – вздохнула учительница. – А вы можете поговорить с ней, чтобы она заканчивала задания?

– Не могу, – сказал я. – Но я хочу поговорить с вами.

– О чем? – удивилась она.

– Чтобы вы никогда не просили ее об этом. Она неожиданно пообещала.

На следующее утро некий волшебник (в интенсивном интерактивном общении с ним находится наша новая няня) подарил Ване три витаминки. Он положил их ему под подушку. Только потому, что на горизонте замаячили эти витаминки, Ваня накануне вечером согласился заснуть. Маша заснула по своей доброй воле. Утром Ваня, найдя витаминки, понятное дело, обрадовался.

– Ваня, ты что, со мной даже не поделишься? – спросила Маша.

– Не, ну завтра, ладно? – пробормотал Ваня так, чтобы было понятно, что ему еще только три года, говорит он пока еще слишком неразборчиво, очень страдает от этого и поэтому сейчас лучше дать побыть ему одному.

Маша ничего не сказала. Но она, конечно, близко к сердцу приняла и эту историю.

Узнав про нее, следующим вечером я запретил няне вступать в разговоры с волшебниками.

На следующее утро Ваня, разумеется, полез под подушку за витаминками и не нашел их. Отчаявшись, он предложил и Маше поискать их у себя под подушкой. Поиски снова не дали никаких результатов.

– Ваня, у тебя что, ничего нету? – спросила Маша подозрительно безразличным голосом.

– Нет! – развел мальчик руками.

– А, ну теперь у нас, значит, поровну, – сказала Маша.

А днем в детском саду воспитательница отчитала ее за то, что она клеем замазала свою подушку.

– Я же не могу за всеми за вами следить! – раздраженно говорила воспитательница.

– Почему? – спросила Маша.

– Потому что у меня не четыре ноги!

– Жалко, – сказала Маша и вызвала у воспитательницы, мягко говоря, бурю негодования.

А теперь скажите мне: и вот все это называется счастливым детством?

День рождения Маши был уже совсем близко, а Ваня все никак не мог научиться завязывать шнурки и застегивать пуговицы. В этом не было бы ничего страшного, если бы Алена не прочитала, что в три года ребенок должен уметь это делать. И она поставила перед собой цель: если нельзя достичь этого эффекта к Ваниному дню рождения (три года ему исполнилось пару месяцев назад, а книжку Алена прочитала позже), то надо постараться успеть хотя бы к Машиному.

И вот Алена учила Ваню застегивать куртку на все пуговицы. Он честно сопротивлялся. Я по глазам его видел, что у него очень много аргументов. Часть из них он озвучил.

– Ты должен научиться! – говорила Алена. – Ты должен! Ты можешь! Надо только постараться.

– Ты же это мне сама делаешь, – сказал Ваня. – Зачем стараться?

– Потому что ребенок должен уметь делать это сам! – говорила Алена, пытаясь застегнуть пуговицу его пальцами.

Мальчик искренне, по-моему, старался понять свою маму, но разве это было возможно?

– Ваня, – сказал я, когда понял, что процесс обучения зашел в тупик, – если ты не научишься делать все это сам, тебя не будут пускать в рестораны и в кино.

Ваня страшно засуетился. Он моментально надел ботинки и завязал шнурки. Видно было, что он делает это не в первый раз. Очевидно, что этим приемам его давно научили в детском саду. Но вот застегнуть пуговицы на куртке у него что-то и в самом деле не получалось. А от того, что он очень торопился (у него просто паника в глазах была, он слишком отчетливо представил всю эту неприемлемую перспективу), шансов становилось еще меньше.

– Ну, петелька, что ты такая вредная, – бормотал он, – не пускаешь пуговку…