Он направился к выходу, а Антонина тихо проговорила:

— Кажется, мы скоро увидимся… Ведь это только половина правды…

Лялько обернулся, посмотрел на нее и, ничего не сказав, вышел.

Они в самом деле увиделись — вечером того же сумасшедшего дня. Роман Романович прибыл в «Петрополис» в компании двух свирепого вида типов в военной форме и с саблями наголо, которые сопровождали Лялько, державшего в руках массивный саквояж.

К нему тотчас заковыляла Аглая, но Лялько, заметив Антонину, быстро отделался от старухи и подошел к старшей горничной.

— Ваше пророчество, Антонина Петровна, оправдалось. Мы скоро увиделись, и Мори — это только половина правды! Вы ведь понимаете, о чем я?

— Конечно, — ответила девушка, — Розальда далеко не простушка, да и она не отрицала версию о мнимой горничной, ссаженной ввиду аппендицита в Варшаве. Следовательно, она — его сообщница. Кроме того, драгоценности ведь застрахованы?

Лялько кивнул, и они поднялись к номеру великой певицы. Постучав в дверь и сказав открывшей камеристке, что они желают поговорить с мадам, Роман Романович и Антонина прошли в глубь номера 184.

Розальда была на редкость собранная и встретила их настороженно. Поставив саквояж на стол, Лялько произнес:

— Мадам, вот ваши драгоценности. Согласно представленной вами описи, не хватает только рубиновой тиары… Но Мори уже сообщил, куда он ее дел, пытаясь запутать следы и отвести от себя подозрения.

Антонина кашлянула, а Лялько, снисходительно взглянув на нее, продолжил:

— Но вы, конечно же, всенепременно получите ее, она в крайне надежных руках. Однако боюсь, что ни тиара, ни прочие украшения вам не понадобятся. Ведь носить их в тюрьме вы не сможете!

Розальда, сделав изящный жест рукой с жемчужным перстнем, ответила:

— Представляю, что вам наговорил этот мерзавец… Что же, я исповедуюсь вам, и вы сами решайте, как поступить. Да, мы с ним сообщники. Дело в том, что мое долгое затворничество вызвано вовсе не шоком от происшествия с несчастным Мефистофелем, перед которым я, конечно же, не трепещу. Просто это был удобный случай уйти со сцены, не обнародуя того факт, что у меня пропал голос! Такое бывает.

Она приложила к горлу руку с перстнем и продолжила:

— Посему я распространила слух, что у меня нервное истощение, вызванное этим, признаюсь, неприятным инцидентом, и затворилась в родной Венеции, считая, что мой голос восстановится. Но он не восстановился! Я не могу петь!

Мадам Розальда вздохнула и произнесла:

— Мне надо было на что-то жить все эти годы, и мой друг, представитель крайне родовитой русской аристократической семьи, рвался помочь мне, помня о том… О том, что когда-то хотел жениться на мне, но я отказалась от этого мезальянса, который бы сделал его парией! Помнил он и о том, что я воспитывала нашего сыночка, плод нашей любви, который, увы, скончался еще крошкой от менингита… Но я гордо отказалась от его денег! Ибо любовь не покупается!

Она погладила огромную черную жемчужину и продолжила:

— Мне надо было на что-то жить, ведь не могла же божественная Розальда Долоретти ютиться в лачуге — ей требовался палаццо. Чтобы поддерживать статус, я постепенно продавала драгоценности, заменяя их точными копиями. За эти годы я продала все, кроме этого перстня, который напоминал мне о моей единственной любви…

Она поцеловала черную жемчужину и пробормотала что-то по-итальянски.

— А потом появился Мори, в котором я сразу распознала мошенника и плута — я все же выросла среди подобных личностей! И он предложил мне махинацию с возвращением на сцену. Затребовав огромный гонорар, я должна была отправиться в тур по Европе, выступать я, конечно, не могла, и поэтому требовалась история с этим самым Мефистофелем, якобы преследующим меня и покушающимся на мою драгоценную жизнь. Это был бы повод отменить выступление. Гонорар, выплаченный заранее, пришлось бы возвращать, но тут, как назло, меня бы ограбили, умыкнув деньги! На самом деле это, конечно, постарался Мори. Однако я просчиталась — он, заметив, что его план осуществляется без единой проблемы, прихватив мои деньги и драгоценности, не ведая, что все это стекляшки, а не подлинные камни, пытался бежать, желая не делиться со мной, а присвоить себе все. Но вы его поймали, и он, конечно же, выдал меня при первом же допросе…

Лялько, склонив квадратную голову набок, произнес:

— Мадам, благодарю за откровенность. Мне очень жаль, что вы потеряли ваш божественный дар, но это не дает вам права организовывать и осуществлять преступления. Я ведь снесся не только с Варшавой, откуда узнал, что у вас не было до прибытия туда камеристки, но и с Ривьерой, где вы якобы выступали, дав закрытое выступление для членов семьи правителей Бертрана. Конечно, вам требовалось подтверждение возвращения вашего голоса, чтобы затребовать колоссальный гонорар здесь, в Петербурге. Вот вы и изобрели эту историю с Лазурным Берегом, правильно полагая, что русских газет в Бертране не читают и заметка о том, что вы-де ублажали слух тамошних князей, никому не попадется на глаза.

Розальда вздохнула и взглянула на Лялько:

— Вы пришли, чтобы арестовать меня?

Роман Романович произнес:

— Это не в моей компетенции. Тот самый друг из крайне влиятельной аристократической семьи вмешался в ход следствия. Не ведаю, какое решение будет принято на самом верху и позволят ли вам, сохранив лицо и свободу, покинуть нашу империю, или все же передадут в руки российского правосудия. Однако ничто не меняет того факта, что вы, мадам, божественная певица! Или были таковой…

Розальда качнула головой и улыбнулась:

— Я благодарна моему рыцарю за попытку спасти меня, однако ж я не буду пользоваться его покровительством, так как это навредит его положению в обществе и его семейной жизни. Он, не желавший меня до этого видеть, полагая, что вернуть утраченное нельзя, желает встретиться со мной. На этом рандеву, в котором не будет ничего романтического, я попрошу его забыть обо мне, а затем вы сможете арестовать меня и поступить так, как того требует закон! Розальда Долоретти не из тех, кто использует власть могущественных покровителей, дабы уйти от справедливого наказания. А чтобы вы поверили, что я не обманываю вас, разрешите мне преподнести сей дар…

Она открыла саквояж, вытряхнула на стол сверкающие, но, как выяснилось, дешевые побрякушки, выудила со дна ожерелье из черных жемчужин и подала его Лялько.

— Оно настоящее, так как было преподнесено моим русским другом по случаю моего приезда в Петербург. Он его не примет назад, даже если я потребую сделать это, мне известен его упрямый норов. Так возьмите ж его и пустите на богоугодные дела!

Певица указала на перстень с жемчужиной, украшавший ее левую руку, и произнесла:

— Отдала бы вам и это, но я не снимала его с того давнего дня, как мой русский друг преподнес его, а теперь кольцо буквально вросло в мой палец, так как я с тех пор, увы, не похудела. Но заберите ожерелье!