Даже спустя столько лет Морганья говорила тихо и осторожно, ее голос сохранил воспоминания о прошлых лишениях.

Ана замялась.

– Я не… Они не… Не думаю, что…

– Ты не думаешь, что они слышат твои молитвы.

Слова были сказаны мягко, но ранили больнее ножа. Ана, склонив голову, стыдливо промолчала.

Морганья заправила прядь волос Аны за ухо. Так же делала мама, и от воспоминаний Ане захотелось расплакаться.

– Я раскрою тебе тайну, – продолжила графиня. – На мои они тоже никогда не отвечали.

– Но ты не…

Ты не аффинитка.

Морганья приподняла подбородок Аны, чтобы заглянуть ей в глаза.

– Между тобой и мной нет никакой разницы, Анастасия, – проникновенно сказала она. – Многолетнее молчание богов стало для меня ответом.

Во взгляде Морганьи мелькнула сталь.

– Они не обязаны совершать для нас чудеса, Кольст принцесса. Нет, маленькая тигрица, мы сами должны уметь постоять за себя.

Тетя назвала ее прозвищем, придуманным матерью, и на глазах Аны выступили слезы. Сглотнув ком в горле, она повторила тихим, но уверенным голосом:

– Мы сами должны уметь постоять за себя.

Морганья кивнула.

– Запомни это. Чтобы добиться своей цели, тебе придется бороться. И ты, Кольст принцесса, была избрана богами вести на земле бой, в котором они бессильны.

В тот момент было сложно понять суть слов мамики. В заточении, внутри четырех стен своего дворца, за двойными окнами, Ане казалась немыслимой мысль, что она способна за что-то бороться. О том, что боги ее выбрали, и речи не шло.

Но, быть может, ее тетя была права. Под холодным лунным взором тех же безмолвных богов Ана осознала это. Боги никогда не отвечали на ее молитвы, но, возможно, годы молчания были знаком. Мы сами должны уметь постоять за себя.

Взгляд Аны упал на рельеф с изображением маленького ребенка, сидящего посреди поля. Невидимый ветер кружил вокруг нее лепестки цветов, а глаза девочки были полны смеха. Когда Ана в первый раз проснулась в пустом амбаре, она увидела, как Мэй, сидя снаружи на корточках, пытается оживить замерзший в снегу цветок. Ана вспомнила, как пошла за Мэй в дом ее работодательницы; как та гневно ругалась и размахивала руками.

Она также вспомнила брокера из Кирова, его ледяные глаза и выцветшие волосы; имперские патрули, в ослепительно-белых с голубым плащах, со знаком гордого рычащего кирилийского тигра на груди.

Егеря, который лежал у ее ног, сраженный. Охотник, ставший добычей.

Мэй, которая, широко раскрыв от удивления глаза, пошатнулась, когда в нее попала стрела. Захлопывающиеся двери чернокаменного фургона.

Как империя докатилась до такого? Кирилийская империя, которую Ана всю жизнь преданно и горячо любила, как гордое и могучее государство, под стать своему символу – белому тигру. Законы ее были неоспоримы и великодушны. Но то, что Ана видела последние несколько дней, говорило об обратном. Мрачные тени существовали вне закона и процветали за счет тех, кто не обладал положением в обществе или деньгами.

А может, так было всегда? Кровь в жилах превратилась в лед, когда она вспомнила, как быстро заставили замолчать мамику Морганью, когда она завела речь об узаконивании прав аффинитов. Как придворные перешептывались о южно-кирилийском происхождении ее матери. Как Ану клеймили монстром только лишь за ее силу родства.

Быть может, размышляла Ана, мир никогда не был справедливым. Просто она слишком поздно об этом узнала.

Но ее мамика оказалась права.

Если и существовала в этом мире справедливость, то у богов ее просить бесполезно. Нужно было действовать, продумав все.

Когда у входа послышались шаги Рамсона, Ана уже приняла решение.

– Мы идем за Мэй, – спокойно сказала она, когда он показался в поле зрения с двумя круглыми буханками хлеба, завернутыми в платок.

Рамсон сел напротив нее и положил хлеб на колено.

– Твой голос звучит уверенно, – он наклонил голову назад и обвел взглядом настенные рельефы. – Дай угадаю: будучи дамой набожной, ты, наверное, помолилась богам, и те, конечно же, подсказали тебе, как поступить правильно, вопреки жажде мести и эгоизму.

– Боги не отвечают на мои молитвы, – ответила Ана.

Рамсон криво улыбнулся.

– Значит, я не один такой.

Ана потянулась за булкой. Она была холодной и черствой, но девушка с аппетитом вгрызлась в нее.

– Почему боги не любят тебя? Что с тобой не так?

Ане казалось, что у нее гора упала с плеч: раньше она предпочитала обходить такие острые темы стороной, но сейчас слова сами лились.

Рамсон фыркнул.

– Что со мной не так? – повторил он, отламывая кусок хлеба. – Это риторический вопрос? Давай разберемся.

Он почесал подбородок, имитируя полную сосредоточенность, а потом начал загибать пальцы.

– Самый молодой подпольный лорд империи, эгоистичный, расчетливый, способный на подлость, о, да и к тому же такой красавец, что сразу греховные мысли в голову лезут. Мне продолжать?

– Ты можешь серьезно ответить на вопрос?

– Я всегда серьезно отвечаю на вопросы.

Ана закатила глаза и проглотила последний кусок хлеба. Ее желудок урчал от голода, но мысли ее были заняты Мэй. Она что-нибудь ела? Ей было тепло?

– Я хочу выдвигаться на рассвете.

Рамсон кивнул.

– Хорошая мысль.

Они думали об одном и том же: северная тайга кишела опаснейшими существами Кирилии, которые предпочитали ночной образ жизни. Ана слышала о блуждающих огнях, сбивавших с пути уставших путников, гигантских лунных медведях, в три человеческих роста, духов ледоволков, выпрыгивающих из-под снега.

– Путь от Гоуст Фолз до Кирова занял целый день, – размышляла она вслух. – Путь до Ново-Минска в десять раз длиннее.

– У нас есть валькриф, – напомнил Рамсон. – По моим подсчетам, нам понадобится чуть больше пяти дней. Тогда у нас останется четыре дня до Первоснежа, чтобы спасти Мэй, попасть в список гостей Керлана и найти твоего алхимика.

Он вздохнул и провел ладонью по волосам.

– Шанс, что все пойдет по плану, невелик.

– Ты самый знаменитый аферист в Кирилии, – сухо отозвалась Ана. – Какой бы ни был шанс, ты сможешь им воспользоваться.

– Но у меня не осталось связей. И если Керлан узнает о запланированном нами ограблении века, виновата будешь ты. Я не собираюсь лечь в могилу из-за твоей добродетели.

– Я могу убить тебя первой. – Ана наблюдала, как Рамсон встал и подошел к кучке дров. – Рамсон?

– Что?