Напрасно я перечислил варианты именно в таком порядке: веселое, звонкое «блеф» звучало куда привлекательнее, чем «овца».

— Слушай, жирный урод, — сурово начал я, запрокинув голову, чтобы посмотреть ему в глаза. — Два дня ты таскаешься за мной по всему Уэст-Энду, ты вломился в мою комнату, испоганил своей широченной задницей мою кровать, так что теперь вовек не очистишь! Не думай, что я позволю себя запугивать! Говори, что хотел, и убирайся в тартарары!

Такой объем информации Шрам переварил далеко не сразу, поэтому, словно компьютер, сработал в режиме «по умолчанию». Огромная ручища потянулась ко мне и схватила за рубашку. Затрещала ткань, посыпались пуговицы — я оторвался от пола.

Силищи невпроворот: он даже не напрягался. Великан резко притянул к себе — пришлось прогнуть спину и беспомощно дрыгать ногами. Натянутая ткань впилась в подмышки и руки судорожно дернулись вверх, будто я пробовал взлететь.

— Какие органы тебе нужны? — Боже, не голос, а скрежещущая пила, и дыхание тоже под стать! — В смысле, чтобы в дудку дудеть?

— Все до единого, — придушенно прохрипел я. — Мое тело — единое целое. Поврежу хоть одну часть — собьются настройки и начну фальшивить.

— Как шарахну головой вон о ту стену, — показывая свободной рукой, прорычал Шрам, — так настройки мигом исправятся и фальшивость пройдет!

Несмотря на неловкость положения: ноги дрыгаются, в груди не хватает воздуха из-за ярма, в которое превратилась туго натянутая рубашка, я удивился до глубины души. Шрам понял суть моего образного выражения и подобрал достойный ответ. Значит, он просто тупой, как пробка, а не конченый дебил.

— Д-давай по-п-п-пробуем… — использовав остатки воздуха, прохрипел я. Затем позволил вистлу выпасть из рукава, в который спрятал его, снимая пальто, и поднес к круглому ухмыляющемуся лицу Шрама…

Наверное, это был не столько «блеф», сколько обоснованное предположение: вдруг получится.

Шрам вырвал вистл чуть ли не с ладонью, затем одним непринужденным движением поднял меня, швырнул на стол и свободной рукой, на которую оперся всем телом, пригвоздил, словно бабочку. Я ударился головой об откидную крышку, изготовленную из вишневого дерева с латунной инкрустацией, и увидел звездочки, колокольчики и поющих птичек.

Мясистый палец Шрама неприятно ткнул в щеку.

— Еще раз поднимешь на меня эту штуку, — начал он с ледяным спокойствием, которое было куда страшнее недавней вспышки, — проживешь остаток своей жалкой жизни с рваной раной на месте причиндалов.

— Ты что, шуток не понимаешь? — едва обретя дар речи, взмолился я. В ушах звенело. — Теперь-то мы отношения выяснили, верно? Так что за работа такая?

— Чертов подонок! — Шрам руку все-таки убрал и отступил на шаг, позволяя мне сползти со стола и подняться.

— Да, пожалуй, — согласился я и, вытирая рот тыльной стороной ладони, обнаружил: теплое и липкое на губах — это кровь. Наверное, язык прикусил, когда на стол швырнули. В плече острая боль, в затылке — тупая, однако, бросая незваному гостю вызов, я повернулся к нему спиной и поднял лежащий у дальней стены вистл. Что же, я впечатление о Шраме составил, хотя, похоже, в процессе нажил себе заклятого врага. Страшно захотелось подколоть его еще раз, хотя бы для того, чтобы потешить уязвленное самолюбие.

— Слушай, Шрам, а какое лицо у тебя было раньше? А имя какое? Случайно, не Пират?

Все, сейчас изувечит, а потом — будь что будет! — объяснится с боссом… Однако Шрам сдержался. И хорошо, потому что любой его удар вывел бы меня из строя до конца сегодняшней ночи — если вообще не навсегда.

Наверное, именно это и сдерживало Шрама: ему дали приказ, который следовало выполнять.

— Мой хозяин желает кое-что подчистить, — пояснил он после того, как на одутловатом лице промелькнул целый калейдоскоп устрашающих эмоций. — Два часа работы — две сотни у тебя в кармане.

— Где и когда? — спросил я и, отодвинув тяжелый, из вишневого же дерева стул, присел медленно и осторожно, потому что сильно болела поясница.

— В Кларкенуэлле. Прямо сейчас, тебя уже ждут.

— Прямо сейчас невозможно. На сегодня с меня хватит…

Два широченных шага — и великан возле меня.

— Если жить надоело, охотно помогу. В любом другом случае — собирайся, поехали.

Что ж, против лома нет приема.

На улице стояла машина, которую я заметил по пути домой. Мощная, тяжелая «БМВ Х5» цвета электрик с тонированными окнами и бросающейся в глаза решеткой в форме ромба. Бог свидетель, такой стоило уделить повышенное внимание, а я, должно быть, витал в облаках или где-то на границах загробной жизни, что для меня не так уж и необычно.

Дождь так и не стих. Дав буквально миллисекунду на то, чтобы взять плащ, Шрам повел меня вниз по лестнице. Господи, хоть бы он остановился, как же надеть чертов плащ?!

Великан открыл заднюю дверцу «БМВ», и с небольшой помощью большой руки я влез в салон. Шрам — следом; даже вполне подходящая ему по габаритам машина слегка закачалась. Впереди сидели двое: на пассажирском сиденье — мелкий тип, у которого среди родни наверняка было немало ласок, а на водительском — апатичный блондин, лицом очень напоминающий Тома из мультфильма «Том и Джерри» после удара сковородкой по голове. Легкое движение руля, чуть слышный вздох — и произведение немецких автоконструкторов тронулось с места.

Меня снова повезли в город через Стэмфорд-хилл и Дол-стон, затем на запад к окраинам Шордитча. Наконец, машина остановилась где-то между Миддлтон-сквер и Кларкенуэллом на такой узкой улочке, что даже дверцы полностью не открывались.

Тычок от Шрама — и я вышел под дождь, к тому времени успевший превратиться в сильный ливень. Человек-ласка тоже выбрался из салона, и машина укатила прочь.

Мы стояли перед клубом с затемненными окнами и яркой вывеской «Розовый поцелуй». Несмотря на название, кирпичную кладку вокруг окон покрасили в темно-синий, а над дверью красовался позолоченный горельеф орла на скале — тайный знак пивоварен «Старого Трумана — Хенбери». Их во время бурного роста цен на коммерческую недвижимость и превратили в стриптиз-клубы, которые в наши дни процветают в Кларкенуэлле.

Я посмотрел на Шрама, тот коротко кивнул, и мы вошли.

Сначала что-то вроде фойе: угловая комната не совсем правильной формы с ссужающимися к внешней стороне стенами, а на деревянном, натертом мастикой полу грязные следы первых клиентов. В небольшом закутке справа у стола сидел мужчина. При нашем появлении он поднял глаза, но, увидев Шрама, тотчас потерял интерес, и мы спокойно прошли в клуб.

Внутри помещение оказалось куда просторнее, чем можно было судить по фасаду: у одной стены полукруглая сцена, напротив — бар, посередине — с десяток столиков. Вдоль трех оставшихся стен — кабинки, причем освещение продумано так, что сидящие внутри видят все, оставаясь при этом незаметными.