И хотя Булл видел ее только в высоких рибоках и велосипедных шортах Мегсх цвета трескового филе, интуитивно он понимал, что это всего лишь последнее воплощение того, что первоначально было чувихой в расшитой деревенской рубахе и перуанском пончо.

В особенной гладкости обнаженного тела Дженифер запечатлелись все эпохи в их расцветете и упадке — казалось, будто кожа выдублена изнутри. Волосы же, теперь вьющиеся пасторальными локонами, так часто бывали покрашены, химически завиты и прошли за все эти годы такое немыслимое количество всевозможных процедур, что на ощупь походили на сладкую вату из металлической стружки. Во время их занятий так называемой любовью Булл старался не гладить ее по голове — боялся порезаться.

Булл вовсе не считал себя уродом, хотя, не будем лукавить, и красавцем писаным он тоже не был (по крайне мере, не кисти Тициана или Давида, сошел бы если только за голландского бюргера, что присел по-большому в углу брейгелевского полотна), и, тем не менее, когда дело касалось секса, его охватывала необоримая робость. В особенности когда требовалась чувственная гибкость для создания каких-либо уз близости с женщиной и нужно было вписываться в пружинистый тяни-толкай влечения (и отвращения). Именно эта робость и заставляла его искать Дженифер мира сего. Индивидуумов с траченной молью половой принадлежностью, чья сексуальность подорвана уже необратимо. Почему, отчего? Невроз? Давление социума? Поди узнай.

Таким образом, тактильное воспоминание острой стружки ее жестких волос, которая впивалась в мягкие перепонки меж его пальцев, вызвала в большой груди Булла волну теплых чувств. Как жаль, что я так мало для нее значу, тогда как для меня она единственная среди всех женщин… И почему она предала меня с этой заметкой про Раззу Роба? Этот вопрос мучал его, как заноза. Она должна понимать, что это в моей компетенции. Даже если бы статью надо было написать, правильно было бы, если бы ее заказал я.

— Дженифер. — Она совершала очередное па из кабуки, стоя на лакированных дощечках. Все ее вещички поглотила бездонная ретроантресоль. — Скажи, ты уже написала этот материал про Раззу Роба?

— Ну, я написала кусок рецензии, но в четверг вечером я беру у него интервью, тогда у меня и по объему все срастется.

— Знаешь, я ведь был вчера на его шоу… — Булл запнулся.

Он почуял конфликт. С одной стороны, ему казалось необходимым высказаться насчет Раззы Роба. В конце концов, был затронут вопрос его честности, его журналистской позиции. Однако Булл чувствовал себя виноватым, он запятнал себя таким липким и потому присущим всем желанием нравиться. Сам факт, что Дженифер писала материал про Раззу Роба, мог означать, что она уже построила некую эстетическую конструкцию, в рамках которой пиздошуточки Раззы Роба считались хорошим вкусом и вписывались, как замковый камень, в свод арки. Булл не хотел, чтобы Дженифер отвернулась от него. Он желал, чтобы елозанье по линолеуму имело продолжение, чтобы снова совершались неожиданные геологические открытия, когда взгляд, скользя по полу, украдкой выхватывает крошки, пух, капли варенья и тому подобные залежи.

— Неужели? — Казалось, Дженифер была даже довольна. В ее голосе чувствовалось то ли порицание, то ли особый восторг, Булл толком не мог разобрать. И дальше: — Я ходила на него… так-с… в прошлый понедельник, что ли. Да, наверное. Так-с, на семинар по кристаллографии я ходила во вторник… — Она едва не сникла, бормотание стало похоже на пробуждение древесного духа мамбо-джамбо, который в данный период составлял важный аспект ее мировоззрений. Однако, к удивлению Булла, она овладела собой и внятно произнесла: — Точно, в понедельник. Он выступал в «Кочане капусты», а юмористы у них только по понедельникам. Ну не чудо ли он?! — метнула она, как гранату, свое восхищение.

— Ну, уж во всяком случае, он пользуется успехом, — попятился Булл в надежде, что ослышался.

— Вот именно. — Он все расслышал верно. Она продолжила: — Своим шоу он раздвигает рамки жанра. Он прокладывает дорогу сквозь тупик британской комедии.

Так, понял Булл, это цитата из недописанного материала.

— Но, Дженифер, — он старался, чтоб его слова звучали примирительно, будто у него уже сложилось свое мнение, но под влиянием сильного аргумента он готов его изменить, — его выступление — это непристойность за непристойностью, и больше ничего.

— Что уж там, — загоготала Дженифер, как заправский весельчак из гольф-клуба. — Это пиздошуточка за пиздошуточкой, и каждая еще более дерзко вагинальная, чем предыдущая.

— Но, Дженифер, это же всего лишь косные предрассудки, порочащие женщину. Он же апеллирует к животным страхам и предубеждениям своих зрителей.

— Ну и что зрители?

— А что зрители?

— Им что, не нравится?

— Да вроде нравится, — сдался Булл. В глубине души ему вовсе не хотелось затевать этот спор.

— А что насчет состава аудитории? Там были только мужчины или женщины тоже присутствовали?

— Были и женщины.

— И что, они смеялись?

— Ну да, смеялись. Но, может быть, смеялись они оттого, что им пришлось приспособиться к тем мерзким предубеждениям, которые исповедуют мужчины?

— Булл, не будь идиотом. Ты такой отсталый. Люди стали намного искушеннее, чем ты полагаешь. Разза не юморист, он — иронист. Возможно, ты этого не заметил. — Про себя Булл процедил сквозь зубы: «Уж ты-то заметила». — Все эти пиздошуточки не более чем шутки про пизду. Это не шутки про женщин. К женщинам они не имеют никакого отношения. Разза высекает архетип пизды из женщины и выставляет на всеобщее обозрение, чтоб все видели и понимали, что это не более чем фикция — пустышка, на которую люди проецируют свои извращенные представления. В конце концов, что есть нора без земли, в которой она вырыта?

Опять цитата из статьи, сообразил Булл. И он был прав. Именно эта фраза слово в слово еще поблескивала влажно на LCD-экране лэп-топа, стоявшего на японском напольном матраце в соседней комнате.

— Но это же… это… — барахтался Булл и злился на себя, что не смог найти ответа на пустяковую загадку.

— Ровным счетом ничего, занавес. Ничего. Ммм… Да нет, мне кажется, он просто чудо. И такой сексуальный… — Сексуальный? — подумал Булл. С эдаким тазом размером с тележку из супермаркета? С этими налитыми силиконом и все равно тонкими, как икры, ляжками? Отвратительными узловатыми коленками, которые болтались, как древесные грибы на молодом стволе. Булл ужаснулся. — Полагаю, он очень далеко пойдет. Я бы даже поставила на это свою журналистскую репутацию.

Ирония? Эта женщина не понимала значение этого слова.

Булл, к его чести, нашел, что ответить:

— Думаю, ты просто неправильно его оцениваешь, Дженифер. Подожди, пока не возьмешь у него интервью. Ты наверняка увидишь, что это не более чем человечек с потешной физиономией и комплексом неполноценности, который в школе смешил однокашников, чтобы его не задирали и не унижали. Теперь он решил, что настало его время. Пойди поговори с ним. Буду крайне удивлен, если он вообще сможет хоть как-то объяснить концепцию своего выступления. Я так думаю, он решил, что чем дольше будет отпускать шуточки на тему женских гениталий, тем больше у него шансов наложить свои грязные ручонки на живые, так сказать, примеры.