Закашлявшись от неожиданности, я посмотрела на Семена. Тот пожал плечами:

— Начнем с вас?

— Я никого не убивала, — сказала Маша. — Нюта?

Анна Гавриловна стала медленно подниматься, ее рот искривился, глаза остекленели, руки судорожно комкали скатерть.

— Я, — с трудом выдавила девушка и лишилась чувств.

Стол дернулся, самовар перевернулся, орошая разоренную посуду кипятком, и упал с грохотом на пол, увлекая за собой скатерть. Нинель Феофановна закричала, призывая слуг. Маша, придерживая сестру за плечи, оттащила ее к стене на сундук. В этот момент потолочная люстра погасла. Визжала болонка, в дверь колотили снаружи, барыня недоумевала.

— Довольно, — сказал шеф самым противным своим тоном, и все восемь рожков люстры сызнова зажглись.

Диспозиция образовалась презабавная. Нинель Феофановна постанывала в объятиях адвоката, актерка тоже постанывала, но от боли, руки ее крутили бдительные конвойные, Давилов крестился, Старунов баюкал обваренную конечность, только мы с Крестовским сидели на своих местах.

Грохотнула распахиваясь дверь. В залу ввалились слуги.

— Уберите, — велел шеф. — Не лезьте, Иван, артефакта вы не отыщете. Ну что, Попович, ваша душенька довольна театральным эффектом?

Я уже подскакивала к барышням Бобруйским, потому обидеться не успела.

— Припадок, — объяснила Маша и сунула сестрице под нос пузырек. — Обычное дело, сейчас в себя придет.

Нюта хрипло вздохнула, открыла глаза:

— Что происходит?

— Вас, барышня, только что главной подозреваемой определили, — прокричала через залу актерка. — Советую немедленно признаться!

Не дождавшись аплодисментов, она плюхнулась на стул и подобрала с пола собачку.

— Давайте уже заканчивать, господа хорошие. Ни минуты в этом городишке не останусь, хоть пешком, хоть волоком. В столицу, в Мокошь-град, к ангажементам!

— Я требую, — сказала Мария Гавриловна, — отложить допрос. Нюта нездорова и…

— Экая ты, Манька, корова безответная, — перебила Анна Гавриловна, вырываясь из сестринских объятий, — раньше думала, прикидываешься.

Она подошла к Семену, протягивая вперед руки.

— Признаюсь, я чудовище это порешила, господина Бобруйского Гаврилу Степановича. Вяжите.

Крестовский поднялся, приобнял барышню и отвел на прежнее место за столом.

— Для начала, Анна Гавриловна, вы нам подробности расскажите, под запись, для протокола. Вот господин Старунов у нас именно для этих целей здесь присутствует.

Барышня приступила к рассказу. Ненавидела она родителя, было за что, вот и зарезала. Успела за дверь выскользнуть, когда папенька Дуську к себе в логово волок, подождала в смежной гостиной удачного момента, да и совершила задуманное. Дуська до ветру вышла, она зашла. Струна? Она ее ножницами срезала. Нож? При ней был.

Повинуясь кивку шефа, я сказала:

— Не сходится.

— Отчего же?

— Нинель Феофановна показала, что вы с сестрой по спальням отправились, и из них же появились, когда Андрон Ипатьевич вам страшную весть принес.

Вдова возбужденно подтвердила:

— Да-да, все именно так! И вовсе не понятно, зачем Аннушка на себя наговаривает. Какая еще ненависть? Нелепица.

— Ну, положим, — обвела я присутствующих строгим взглядом, — мотив у вашей младшей дочери был. Она считала, что Гаврила Степанович ее возлюбленного жизни лишил. Вот и свершила месть. В точности картину убийства Блохина повторила, и нож и петля.

Выдержав паузу, я спросила:

— Про тайные ходы в тереме все домочадцы осведомлены были?

— Какие ходы? — Адвокат откручивал крышечку карманной фляги.

— Значит, все. А вы, Андрон Ипатьевич, не трудитесь, и без драконьей чешуи скажу: вы, когда врете, глаза влево скашиваете, даже удивительно, как при такой живой мимике вам в адвокатском деле удалось подвизаться.

— Экая вы, Евангелина Романовна, разумница! — Хрущ приложился к фляжке, крякнул, утер рот. — Тогда, может, сами расскажете, как дело было?

Маша тихонько вернулась, села за стол, взяла за руку сестру, та прижалась к ней, будто искала защиты.

— Извольте, — сказала я, нагнувшись и ставя на стол саквояж, рядом легла моя сумочка. — Это улики, на основании которых выводы строятся. Орудия убийства: нож и струна, детские башмачки, письмо, дорожное платье, я его целиком доставать не буду, рукава пока довольно, и пуговка с этого самого платья.

Публика настороженно молчала, опершись ладонями о столешницу, я чуточку насладилась вниманием и продолжала:

— Анна Гавриловна, неизбывно тоскующая за милым покойным другом обнаруживает это послание, понимает, что именно им Блохина выманили… Вы, господа, полюбопытствуйте.

— В первый раз это вижу! — всхлипнула Нюта. — Это не мое письмо. И почерк даже не мой.

Нинель Феофановна сообщила елейно:

— Аннушка вовсе малограмотна.

— К прискорбию ее родителей, — подняла я руку, чтоб не мешали, — но мы здесь вовсе не для того, чтоб на упущения ваши в воспитании дочерей указывать.

— Какие еще упущения? — обиделась барыня. — Я старалась девочек образовывать, это супруг покойный возражал. Вы ведь знаете, каким он был.

— Все знают. Давайте после это обсудим. Пока я одну из версий излагаю. В общем, господина Бобруйского убить мог кто угодно из домочадцев. Даже вы.

— Мне это зачем? Гаврила, конечно, чудовищем был, но мне от его смерти выгоды никакой.

— Наибольшую выгоду Анна Гавриловна получает, — кивнула я. — Жалко даже, что ею не воспользуется.

— Отчего же?

— Если она убийца, по закону прав владения будет лишена в вашу, Нинель Феофановна, пользу.

— А ведь правда! — Хрущ отодвинулся от вдовы, скрипнув стулом. — Так и есть.

— Я, Евангелина Романовна, — проговорила барыня с достоинством, — женщина пожилая и нездоровая, недолго мне осталось, о душе я своей пекусь да грехи мужнины замаливаю.

Адвокат посмотрел на Машу:

— После Мария Гавриловна в очереди на наследство.

— Пару капелек чудесного зелья мачехе — и богатая невеста! — поддержала его Дульсинея с азартом.

— Маня, — барыня молитвенно сложила руки, — неужели? Те лекарства, которыми ты меня после возвращения пользовала, действительно отрава?

Падчерица затрясла головой, не в силах вымолвить ни слова.

— Я вас предупреждала, — не унималась Дульсинея, — еще когда вы на балу чудили, говорила, травят вас, дурман подмешивают. Вы капельки пить перестали, в себя пришли.

Нюта от сестры не отшатнулась, напротив, сжала ее в объятиях: