Все же правильно? Дульсинея изобличена и под арестом. Я здесь не позволю Бобруйской безобразничать, барышень сберегу. Завтра, Семен поклялся, мы с ним его чародейскими делами займемся. Тем более чешуйка его у меня.

В коридор выбежала Нинель Феофановна, кликнула слуг, запричитала:

— Ни минуты с этими неблагодарными девками не останусь! Запрягайте! В отеле поселюсь! Адвокатов из столицы выпишу наилучших! Вы у меня попомните…

Я прошла в залу; барышни со скорбными лицами сидели рядышком, держась за руки, Хрущ ходил из угла в угол.

— Пусть уезжает, — сказала Маша.

— Пусть, — эхом отозвалась Нюта.

— Она нас в покое не оставит, — бормотал Андрон Ипатьевич, — по судам затаскает.

— Пусть…

— Пусть…

Резко остановившись на полушаге, адвокат хлопнул себя по лбу:

— Лекарь!

Я замерла.

— Необоснованность требований вследствие душевной болезни заявителя? Браво, Андрон Ипатьевич!

Хрущ меня приятно удивил, варит у мужика голова, на слабость к горячительному невзирая. С сумасшедшей ни один суд дела иметь не будет.

Вдалеке хлопали дверьми, грохотали сундуками, что-то со звоном разбилось.

— Как же мы теперь? — всхлипнула Нюта.

— Да уж как-нибудь. — Маша с трудом поднялась, закряхтела, приложив ладонь к пояснице. — Не хуже, чем раньше, даже лучше.

— Тебе нехорошо?

— Справлюсь, меня в поле рожали во время сенокоса, и я баба крепкая, в лучшем виде ребеночка доношу. — Девушка повернулась ко мне. — Его превосходительство приказал вам с нами остаться? Сейчас распоряжусь, чтоб вам спальню подготовили.

Барыня уехала, прихватив с собой двух горничных, а Мария Гавриловна, переваливаясь, как уточка, и поминутно останавливаясь, чтоб отдышаться, принялась хозяйничать. И так ловко у нее это получалось, что я уверилась, все у девиц Бобруйских теперь будет хорошо. Удостоверившись, что охрана расставлена, окна и двери заперты, я отправилась в свою спальню, и в смежной ванной комнате провела не менее часа, отмокая в кипятке, и после спала чутко, но спокойно до самого рассвета.

Лекарь Халялин квартировал на Швейной улице и видел уже не первый сон, когда к его окнам подъехала пролетка с поднятым верхом. Кучер соскочил с козел, направился к дверям, навстречу ему из-под козырька выступила высокая мужская фигура.

— Ваше превосходительство, — промолвил кучер дамским контральто и, сняв с головы цилиндр, изобразил шутовской поклон. — Какая неожиданная встреча.

Белокурые локоны женщины в свете фонаря казались седыми.

— Нинель Феофановна, — ответил Крестовский, — неужели вы думаете, что никто больше вашего страшного диагноза не подтвердит? Уберете Халялина, позовут другого психиатра, из Змеевичей или Мокошь-града, да целый консилиум соберут, если понадобится.

— А как же святое право мести? — хихикнула Бобруйская. — Или в нем мне отказано? Этот пьянчужка вашей любимой Гелечке гадостей про меня наговорил, а я спустить должна?

— Да смиритесь уже, ваша песенка спета.

— Это мы еще посмотрим. Деньги творят чудеса.

— Только их у вас нет — ни денег, ни чудес.

— С первым мне придется согласиться, — протянула барыня задумчиво, — но вот чудо… Маленькое сморщенное чудо в животе этой уродины вполне может стать моим.

— Для этого я вас и поджидаю, Нинель Феофановна.

— Неужели?

— Чтобы предложить себя.

— Взамен Манькиного ублюдка? — Женщина расхохоталась. — Или вы из этих, идейных? Высокая мораль, чистые руки, горячее сердце? Не боитесь, что без вас вашу помощницу хитровыделанную на холодец пустят?

— Не боюсь. Евангелина Романовна, невеста господина Волкова, который, как вам наверняка известно, находится под патронатом могущественной чародейской организации… Впрочем, вы знаете. Обручальное кольцо защитит барышню Попович от всех напастей.

— Хитро… — Барыня посмотрела на окна халялинской квартиры, запрокинув голову. — Только вот не уразумею никак, пошто ты мне, великий чародей, сдался?

— Не вам — вашему хозяину, здешнему темному господину, — ответил Крестовский. — А нужен для того, чтоб воскрешающий обряд, начатый Степаном Блохиным, завершить.

— Что хочешь взамен?

— Чародейскую клятву, что после весь ваш покойницкий балаганчик покинет навсегда пределы Берендии.

— Так ведь сам тогда в труппе участие примешь.

— Это буду уже не я, всего лишь пустая оболочка.

Женщина посмотрела на Крестовского с веселым недоумением, склонив голову к правому плечу.

— Предположим, ты такой весь порядочный, за другом своим подчищаешь, пытаешься исправить то, что он от дурости и жадности натворил, хочешь Крыжовень пропащий охранить. Одно мне скажи: закордонных городишек, в которых мы после окажемся, не жалко?

— Там своя полиция, а я подданный Берендийской империи и ее интересы превыше всего блюду. — Семен ответил просто, без аффектации, вздохнул и изменил тон, будто передумав. — Ступайте, госпожа Бобруйская, убивайте Халялина, можете даже ему горло зубами драть. Зря я здесь перед вами бисер мечу, возможность перед господином выслужиться на блюдечке предлагаю.

Барыня, забавляясь, попыталась потрепать чародея по щеке, но он отшатнулся.

— Экий бука! И пойду и убью с превеликим своим удовольствием, чтоб хоть немного злость свою успокоить и потому что могу. До политических ссыльных никому в Берендии дела нет. А ты здесь подождешь терпеливо, потому что, кроме меня, тебя никто куда надо не проведет.

— Неужели? — спросил Семен с холодной улыбкой и позвал: — Сереженька, ко мне!

Из-за грязного ноздреватого сугроба на дорогу вывалилось чудовище, в котором с трудом уже опознавался Чиков, зубы его не помешались во рту, волосы торчали во все стороны клочковатой шерстью, сквозь прорехи превратившейся в лохмотья одежды виднелась синюшная бугристая кожа.

Барыня попятилась:

— Хорошо, уговорил. Садись, поехали, только этого сперва упокой.

— И не подумаю, Сергей Павлович прекрасно роль проводника исполнит, ежели вы, мадам, заартачитесь. Поэтому поедет он с нами.

— Хозяин — барин, — пожала плечами женщина, берясь за вожжи.

Чиков, которого Семен усадил в коляску, радостно забормотал:

— Барин, барин, барин…