В газете никто не выказывал особенного энтузиазма в отношении истории «экзекутора», и мы решили выждать еще несколько дней, прежде чем определиться, следует ли вообще беспокоить читателя рассказом Джимми – Кева.

Не зная, чем заняться, я выехал в южном направлении. Ресторан, который на лето арендовал мой друг, располагался в рыбацком поселке на южном берегу залива Шельдервикен, возле Энгельхольма и Фархульта, в сторону Свансхалля, Шерета, Альрида и Мёлле. Того самого известного курорта неподалеку от единственной настоящей горы в Сконе, называемой Кюлле[34]и действительно больше похожей на холм.

Вероятно, тучи окутали небо только над Гётеборгом, потому что ливень сменился легким накрапыванием, стоило мне пересечь границу города. А через полчаса, когда справа от дороги засеребрилась полоска моря и небо, как и обещали метеорологи, раскрылось теплыми голубыми просветами, я спокойно отключил дворники.

В Хальмстаде я получил эсэмэску от редактора отдела новостей Мартина Янзона, а когда заезжал на бензозаправку, сам ему позвонил.

– Есть новости о типе, с которым ты встречался в Гётеборге? – спросил он. – Можешь написать о нем? Три тысячи знаков, больше не надо.

«Только если пришлешь свою фотографию в костюме», – мысленно ответил я.

Я продолжал двигаться на юг, и, когда миновал Хальмстад и въехал на территорию Сконе, небо стало совсем чистым, без единого облачка. Я свернул с трассы на шоссе 112, которое вело к Хёганесу.

Напротив Юнсторпа я увидел с правой стороны щит с указателем на Мёлле и продолжил путь вдоль берега, к Сольвикену.

Чем ближе подходило море, тем извилистее и у́же становилась дорога. Я миновал две или три фермерские усадьбы наверху, возле большой дороги, а потом потянулась череда коттеджей, изначально бывших обыкновенными дачными домиками, но потом перестроенных. Среди них выделялись особняки старой постройки, из тех, что наследуются из поколения в поколение и внушают особое почтение на фоне новоделов с патио, балконами и широкими панорамными окнами с видом на залив.

Это был совсем небольшой поселок, не сравнимый ни с Торековом, ни с тем же Мёлле. Несколько лодок с подвесными моторами качались на волнах возле деревянных мостков, но многочисленные летние парусники все еще томились в сараях.

Списывались в утиль старые суда, на смену частным лавочкам и мастерским приходили более крупные совместные предприятия. Как и все гавани мира, рыбацкие поселки в Северо-Западном Сконе переживали смену эпох. Сегодня не оседлаешь, как раньше, с утра велосипед и не отправишься на побережье за свежей рыбой. Теперь лишь немногие могли позволить себе жить за счет рыбной ловли – те, кто имел большие катера, на которых мог уходить в многодневные рейды по Северному морю.

Но и тем, кто еще развлекался рыбалкой по выходным, было чем поживиться в Хельсингборге, Хёганесе и Энгельхольме.

Ресторан располагался высоко на берегу, откуда открывался фантастический вид на гавань и море, в низком длинном доме с широкими окнами и террасой.

Я вышел из автомобиля и поднялся по деревянной лестнице. Вокруг не было ни души, только откуда-то из-за здания доносились голоса. Я направился туда и увидел Симона Пендера. Яркое весеннее солнце плохо прогревало воздух, но на Симоне был пробковый тропический шлем и шорты цвета хаки до колен, из-под них выглядывали бледные ноги. Мой приятель о чем-то разгоряченно спорил с мужчиной, который стоял на лестнице-стремянке и занимался ремонтом водосточной трубы.

– Ты понимаешь по-литовски? – спросил, повернувшись ко мне, Симон.

– Нет.

– Что это, если не закон подлости? – возмутился Симон. – Стоило мне выучить польский, как поляки исчезли, а вместо них появились люди из Литвы. Этот, – он показал на мужчину на лестнице, – не понимает ни по-шведски, ни по-немецки, ни по-английски.

– Ты говоришь по-польски? – удивился я.

– Не то чтобы… – замялся Симон. – Но я знаю, как отличить польский автомобиль среди тысячи остальных.

– Как?

– По лаку.

– Да ну?

– По лаку, говорю тебе.

С Симоном Пендером мы познакомились в очень закрытом гольф-клубе, куда я одно время ходил делать репортажи. Газета хотела скандальный материал о том, что там пьют, едят и, вообще, кто купается в этой невообразимой роскоши. Читателю предоставлялось судить самому, почему юным футбольным звездам и ученицам школы верховой езды бывает столь трудно выкроить время для тренировок. Симон Пендер работал там старшим официантом. Впоследствии мы встречались с ним во множестве других ресторанов Стокгольма, в то время как юные футбольные звезды и ученицы школ для верховой езды продолжали борьбу за возможность заниматься любимым видом спорта без меня.

Симон был высокий и громкоголосый и имел за плечами интересную жизнь. Он успел побывать и официантом, и теннисистом, и тренером по гольфу, и карточным шулером, плавал на круизных судах вдоль берегов Швеции, Таиланда, Вьетнама, Англии и Гонконга. Его отец был англичанином, а мать шведкой. Сейчас он прервал разговор с человеком на лестнице и направился к ресторанной кухне.

– Ты голоден? – спросил он меня. – У меня свежее мясо прямо со скотобойни. Могу приготовить его под луковым соусом.

– Звучит аппетитно, – ответил я.

– Останешься ночевать? У меня, конечно, нет лишних постельных принадлежностей, но имеется кровать, на которую можно положить надувной матрас.

– Нет, мне надо в Мальмё.

– И что ты там забыл?

– Пока не знаю.

Это было чистейшей правдой.

Иногда меня охватывал непонятный дух беспокойства, заставлявший то пускаться в путь, то возвращаться домой без особой причины и цели. Всю свою жизнь я старательно избегал Мальмё, но почему-то попадал туда снова и снова, прекрасно зная, что не задержусь и что меня вскоре потянет обратно.

Пообедав, мы с Симоном вышли с чашками кофе в руках осмотреть дом, в котором мне предлагалось остановиться. Мужчина из Литвы все еще стоял на лестнице и, судя по грохоту, стучал молотком по водосточной трубе.

«Мой» дом был немного в стороне от ресторана, в березовой роще. В нем стоял спертый, сырой запах, какой обычно бывает в брошенных на зиму помещениях. Но он оказался просторнее, чем я ожидал, – три большие комнаты и кухня внизу и две спальни с кладовкой на втором этаже.

Из окна на кухне открывался вид на гавань и залив.

– Этот дом тебе, должно быть, дорого обходится? – спросил я.

– Не дороже, чем остальные, – ответил Симон.

– А сам где живешь?

– В Энгельхольме. Располагайся здесь, когда захочешь.

Я уже хотел.

И все же, распрощавшись с Симоном, я сел в машину и двинулся дальше на юг, снова снял номер в «Мэстере Юхане» в Мальмё, где таки написал требуемые три тысячи знаков, хотя Мартин Янзон и не прислал свое фото в костюме. Я из тех, кто иногда позволяет людям садиться себе на шею.