Руки Маркеля сжались в кулаки. Глаза потемнели. А брат, похоже, серьёзно разозлён на эту троицу.

– Что за слухи?

– Будто я собираюсь сделать Амалию своей содержанкой.

Себастину совершенно не понравилось услышанное. Он нахмурился.

– Тебе мало твоих малышек?! – спросил, повышая голос. – Маркель, Амалия – не та девушка, которую можно…

– Это слухи! – помрачнев, как туча, перебил брат. – Я даже в мыслях не держал ничего подобного.

– Что между вами? – Себастин подался вперёд.

– Ничего!

– Но дыма без огня не бывает! – Себастин чувствовал, что начинает закипать. Он не знал, верить ли брату. Тот не раз показывал, что не может пройти мимо понравившейся барышни. – Амалия наивная и беззащитная. Оставь её, Маркель. Я не дам тебе использовать её как игрушку!

– Хочешь её защитить?! – брат полоснул гневным взглядом. – Тогда начни с того, чтобы отгородить от дворцовых интриг и сплетен! Помнится, ты говорил, что не дашь точить об неё коготки светским дамочкам. Почему же она сбегает с бала, после разговора с одной из них?! Что ж не защитил?! Подсказать, как это делается?!

– Я знаю способ защитить её от сплетен, наподобие той, о которой ты сказал. Я завтра же объявлю её своей невестой. Я уже сделал выбор.

Маркель переменился в лице. Замер, приглушённый новостью. Готовая сорваться с губ фраза, так и осталась непроизнесённой.

– Ты это всерьёз? – выдавил он осевшим голосом.

– Нет, Маркель. Это была проверка. И ты её с треском провалил. Выдал себя с потрохами.

Они молчали пару минут, тяжело дыша. За это время Себастин успел взять себя в руки. Как бы не злился на брата, он любил его. Любил, несмотря на то, какими они были разными. Подростком всё время прикрывал от отца, пока не понял, что потакать выходкам Маркеля – только вредить ему.

– Послушай, Маркель, – сказал спокойно, но твёрдо. – Ещё раз предупреждаю, оставь Амалию. Поезжай к своей Мюзете, Вивьен, Лилиан или кто там у тебя сейчас? И развлекайся, сколько влезет – пока тебя не отпустит. А девчонку не трогай. Ты сам будешь потом казнить и ненавидеть себя, если испортишь жизнь этой невинной пташке.

Маркель ничего не ответил, только мрачно смотрел прямо перед собой. На скулах играли желваки.

– А насчёт семейства Жильберт – я проверю. Если подтвердится, что слухи действительно распускает кто-то из них, они будут тут же выпровожены из дворца.

Прошло уже наверно около получаса, как Амалия вернулась в свои покои. Она не зажигала потолочные светильники. Сидела в кресле, в полутьме. Её сильно знобило. Теперь, когда Маркеля не было рядом, сознание снова затопила горечь. Чудовищные обидные слова Шарлоты звучали в голове. Она пересказала то, что слышала от матери. Теперь о встрече с госпожой Жильберт не могло быть и речи. Что она может поведать о родителях? Только осквернить их память.

Горькие мысли растекались по телу неприятными давящими ощущениями, и Амалия вдруг осознала, что она опять впадает в то своё странное состояние, которое называла «приступом». Кончики пальцев начало покалывать. Сначала едва заметно, а затем всё сильнее и сильнее. В голове зашумело, грудь опалило огнём, стало трудно дышать.

Амалия растерялась, но ненадолго. Она ведь уже знает, что делать. Как тогда, в театре, прижала руки к груди, закрыла глаза и начала шептать слова, которые сами просились с языка. Её колотило несколько минут, ломало от боли, мутило. Она отчаянно боролась с «приступом» и, наконец, он начал отступать.

Амалия медленно приходила в себя. Сердце билось так заполошно, будто только что её чуть не растерзал дикий зверь. Она ещё не успела восстановить дыхание, когда в дверь постучали.

– Да, – голос прозвучал сипло, сдавлено, неузнаваемо, словно принадлежал другому человеку.

Гостем оказался доктор Матье.

– Мне передали, что вам пришлось уйти с бала из-за головной боли, – он сразу направился к креслу. Взгляд с каждым шагом становился всё более встревоженным: – Вам нехорошо?

– Всё нормально. Просто действительно немного разболелась голова.

Как кстати, что в комнате полумрак. Не так заметна испарина, выступившая на лбу.

– Но вы дрожите. Вам холодно? Позвать прислугу, чтобы растопила камин?

– Нет, спасибо, – постаралась улыбнуться Амалия.

Её знобило совсем не от холода – от тревоги и растерянности, что «приступы» стали повторяться гораздо чаще. Она боялась даже думать о том, когда произойдёт следующий. И что если у неё не получится его остановить?

Матье сел рядом.

– Меня беспокоит ваше состояние. Сегодня я проведу более тщательный осмотр. Но для начала расскажите мне подробно, что приключилось на балу. Как началась головная боль? Не было ли перед этим головокружения? Радужных кругов перед глазами?

– Нет.

– Шума в ушах? Дурноты?

– Нет.

Доктор наклонился, обхватил запястье.

– Учащённое сердцебиение, – нахмурился он. – Амалия, дитя моё, что вас беспокоит?

Во взгляде господина Матье было столько неподдельной теплоты и заботы. Если бы жив был отец, он вот так же, наверно, смотрел бы на неё с вниманием и пониманием. После всего пережитого Амалия ощущала болезненную потребность рассказать кому-то надёжному всё как есть. Кому, если не доктору, другу мамы, довериться, попросить совета и поддержки?

– Может, подать вам плед? Вы же совсем замёрзли, – Матье кивнул на обнажённые руки и плечи Амалии, покрывшиеся гусиной кожей.

– Если не затруднит, лучше накидку, – попросила она. – Висит в шкафу, справа.

Почему-то очень захотелось укутаться в дорогую сердцу вещицу. Она поможет унять дрожь и собрать силы, чтобы выложить доктору страшную тайну как на духу.

Матье с готовностью поднялся и направился к шкафу.

– Эту накидку очень любила моя мама. Единственная вещь, которая мне осталась от неё. Может, вы помните?

– А как же. Припоминаю, – открыв дверцу, произнёс доктор. – Вашей матушке изумительно шло красное.

Красное? Матье вынул из шкафа накидку, которую пошила госпожа Бонито, и подал Амалии. Сегодня из ателье привезли новый гардероб, изготовленный на заказ, и, видимо, прислуга уже успела провести в шкафу ревизию и развесить одежду по-новому.

– Ваша матушка часто надевала её на прогулки, – с улыбкой добавил доктор.

Амалия закуталась в красный драп, холодный и неприветливый. Мама никогда не носила эту вещь. Матье солгал. Зачем?

Тоска сдавила грудь. Оборвалась ещё одна ниточка, которая, как надеялась Амалия, могла бы связать её с мамой. Нет, не свяжет. Доктору нельзя верить. Ни одному слову, что он сказал. Может, Матье солгал даже насчёт того, что знал маму.