Двери лифта распахнулись, Габино нажал одну-единственную кнопку, и кабина поехала вниз. С каждым метром Иффриджу казалось, что в лифте становится всё холоднее и холоднее. Он сначала списал всё на волнение, но вскоре понял, в чём дело.

Они спустились в криокамеры. Выйдя из лифта, они сразу оказались в ангаре хранения «спящих» — так называли людей, принудительно подверженных крионике. Рядами с узкими проходами в несколько уровней были установлены капсулы с людьми.

Иффридж и Ральф замерли в оцепенении, а Габино спокойно двинулся вперёд, лавируя между капсул, то и дело напоминая о себе:

— Ну, где вы там? Пойдём же!

Неуверенными шагами Иффридж и Ральф проходили мимо капсул, со страхом заглядывая за стекло, будто ребёнок, боявшийся впервые взглянуть на покойника. Внутри капсул лежали побелевшие от холода люди, мужчины, женщины, молодые и не очень. Над каждой светилась скромная индикация: дата крионики, данные замороженного, его текущие параметры.

У Иффриджа от вида этих безжизненных тел шёл мороз по коже. Ему хотелось побыстрее отсюда убраться. Он прибавил шаг. Догнав Габино, он рискнул спросить:

— И много их тут?

— Около десяти тысяч, — с абсолютным безразличием ответил сторож.

— Сколько?! — не поверив, воскликнул Иффридж.

— Это ещё ерунда! Если посчитать всех, кого увезли на Льдину, то там счёт уже идёт на сотни тысяч, если не на миллионы.

— На льдину?

— Да, это построенная где-то станция для хранения спящих. Вот туда лучше не соваться! Там холод, снег и страшный ветер. Но зато не нужно тратить бесценную электроэнергию.

Они шли и шли, а капсулы всё не кончались. У Иффриджа закружилась голова. Слева, справа, сзади, впереди, повсюду тела, лежащие в морозилке, одновременно живые и абсолютно погибшие.

Наконец, они добрались до пункта назначения — места, где производились операции. Где тепло живого человека обращали в лёд. Профессора Лейкрикса положили на стол, похожий на хирургический. Габино тут же им занялся с видом бывалого профессионала. Иффридж даже не стал спрашивать, что он собирается делать. Ему было на это наплевать. Он с ужасом представлял, что ему придётся идти назад, через это сонное ледяное царство. Однако он не успел и шагу ступить, испытав одновременно и облегчение, и удивление после того, как увидел в проходе Оливера. А затем страх и панику, заметив его поднятые вверх руки, и приставленный к затылку «баллестер-молине».

* * *

«И почему нельзя делать нормальные автобусы?» — подумал про себя Саша, едва чувствуя замерзшие ступни.

«Холодно, всё гремит, каждая кочка — как проверка на прочность рессор и моего позвоночника. И вот это великолепие я ждал на полуразрушенной остановке сорок минут! Просто потому, что ни на чём туда больше не добраться… Ладно, это того стоит».

Автобус, жалобно скрипя тормозами, остановился возле гнилого столба с покосившейся табличкой с буквой «А». Так здесь обозначалась остановка. Никто, кроме Саши, не вышел. Никто не вошёл. Вокруг вообще никого не было. Вдалеке, в нескольких десятках метров, виднелся тусклый свет от фонаря, который мог осветить разве что собственную тщету. Но из-за абсолютной белизны окружавших его сугробов скудным лучикам света негде было найти свой покой, и они растекались в разные стороны, давая шанс разглядеть занесённые тропы.

Порой от ветра фонарь трясло так, что складывалось ощущение, будто сугробы вокруг ожили и вот-вот утянут тебя с собой в белоснежную хлябь. А лающие вдалеке собаки будто предупреждали: не подходи — тебя тут не ждут.

Саша знал, что эти ощущения обманчивы. Там живут прекрасные люди. Их мало, они почти все старые, но такие настоящие, добрые. Он радостно ворошил снег под ногами, с нетерпением ожидая встречи с родственниками.

Впереди, наконец, показался тесный ряд стареньких деревянных домов. Саша знал маршрут наизусть. Первые три дома — пустые, когда-то в них жила деревенская молодёжь, уехавшая в город. Дальше усадьба бывшего депутата. В детстве Саша любил ошиваться тут со своими друзьями. Алексей Георгиевич хоть и был «одномандатный» — так его вся деревня за глаза называла, но мужик был добрый и часто угощал то конфетами, то газированной водой, иногда даже мелочь какая от него перепадала.

После усадьбы депутата нужно свернуть налево, где на широкой кривой улице небрежно разбросаны избушки. Кто как хотел и умел, так и строил. Саша помнил каждый дом здесь. И мог по памяти назвать каждого, кто тут когда-то проживал. Картины из детства откладываются в памяти ярче всего.

Наконец, он добрёл до дома своей бабушки, где провёл немало времени, свободного от учёбы. Тут никогда ничего не менялось. Всё такой же неокрашенный сруб, такая же облезлая лавка возле крыльца. Всё та же огромная веранда с широкими витражными стеклами. Саша любил там спать летом, спасаясь от зноя. Но сейчас комфортнее всего было возле печи.

Саша вошёл внутрь, застав бабушку Любу за жаркой блинов. Он узнал этот аромат ещё на пороге и невольно улыбнулся.

— Я пришёл! — радостно крикнул Саша ещё в дверях и услышал знакомый, скрипучий голос:

— Проходи, помогать будешь!

— Это запросто! Разворачивать?

— Разворачивать!

— Помнишь, бабушка, я постоянно спрашивал тебя, зачем ты складываешь блинцы пополам, а потом просишь меня их разворачивать? А ты не отвечала, говорила, что я сам всё пойму, когда вырасту. Так вот, я, кажется, понял.

— Да ну!

— Ты просто искала повод подольше побыть с внуком?

Бабушка Люба ничего не ответила. Она едва заметно улыбнулась и налила очередную порцию теста на раскалённую сковороду.

Саша стал рассказывать бабушке всякую ерунду. О большом городе, о поездке за границу, о первой любви, о том, что в мире стало всё плохо. О том, что энергии не хватает. Что пришлось ему из-за этого лететь на другую планету. О другой любви.

Бабушка с интересом слушала Сашу, не прерывая рассказ, всякий раз сочувствующе охая и качая головой, не прекращая выпекать все новые и новые блины. Остановившись на второй сотне, она объявила, что пора пить чай, и занялась самоваром. Стало совсем душно.

Саша вышел на веранду подышать. Он раздвинул выгоревшие от старости самодельные занавески на шнурке. За окном мело. Тусклого фонаря отсюда не было видно, но и без него было светло. Луна, будто соскучившись по старому приятелю, заглядывала им прямо в окно. Собаки всё не унимались, и Саша подумал, что завтра непременно пойдёт их кормить. Как раньше.

Как раньше. Эта фраза внезапно встряхнула его. «Как раньше». И действительно. Тут всё как десятки лет назад. Никто и не подозревает о том, что творится в мире. Энергетический кризис, экспедиции, затухающее Солнце. Тут никому до этого нет дела,