С викингами же, отказавшимися признавать над собой правителем тёмного жреца, договорились, как с обычными наёмниками, просто-напросто купив их верность с потрохами, благо уж чем-чем, а золотишком Мельванес владел во вполне себе внушительных количествах и мог позволить приобрести ватагу данов в личное распоряжение без каких-либо проблем. Правда, отношения между русами и варягами стремительно испортились как раз из-за того, что первые оказались идейными, готовыми за краюшку хлеба стоять за нового владыку, наобещавшего им с три короба, в частности, вплоть до свержения Лучезара и намерения занять его место. Норманны же, как и все наёмники, признавали лишь тусклый блеск серебра да злата: «Мы с тобой хоть на край света, колдун, лишь плати, да желательно, пощедрее!» Потому и разлаялись между собой бывшие ещё недавно союзными две ватаги; Горибор прямо обвинил Анлафа, ярла варягов, в отсутствии какой бы то ни было чести и совести, последний же в ответ принялся открыто насмехаться над молодым сотником, за что мгновенно отхватил по мордасам. И закопали бы тут же русичи всех до одного северян в землицу сырую, ибо банально значительно превосходили последних количеством, кабы Мельванес не вмешался в начавшиеся распри, мрачно пообещав, что заберёт души всех тех, кто прольёт кровь между двумя оравами:

— Если бы вы нужны были мне дохлые, олухи тупоголовые, я бы сам вас всех удавил, как цыплят! Но мне треба ваши ноги, лапы да топоры, потому на первый раз прощаю, но ежели начнёте опять цапаться, то Сварога с Одином никто из вас не увидит, обещаю!

Угрозу Мельванеса восприняли более чем серьёзно и те и другие, ибо сомневаться в невероятных способностях тёмного мага не приходилось. Свидетельством силы да наглядным примером того, что будет, если перечить могущественному ведуну, служили… жители Твердоземья. Покрытые песком и пылью, давно начавшие прорастать сорняками да побегами зелёными, они много уж лет стояли в тех самых позах, в коих и застал местных сельчан гнев вспыльчивого шамана, превративший посмевших надерзить ему жалких человечков сначала в живых, а потом и в мёртвых истуканов. Замершие то тут, то там в самых нелепых позах местные работяги не вызывали абсолютно никакого желания перечить безжалостному колдуну, потому и наступил мир между русичами и варягами. Пусть и очень хлипкий.

— Кому там не по нраву, чем я занят, веди их ко мне сразу! Души лишними никогда не бывают. Понял меня?

— Понял…

— Как у тебя с варягами? — Мельванес бросил вопросительный взор на стоящего перед ним ратника. — Всё так же не общаетесь?

— Угу… Сквозь зубы если только… — Горибор опять презрительно сплюнул. — У них одни деньги на уме! Алчные, жадные твари! Зачем они нам, владыка? Предадут ведь в любой миг…

— Не предадут, покамест им платить щедро… А я северян вроде монетками жёлтыми не обделил… Пущай дохнут за металл презренный, коль за идею не судьба! В расход, если что, пустим северян первыми…

— Отлично! — сотник довольно потёр руки. — Не нравятся они мне…

— Сам не в восторге, но пока потерпим ихние наглые рожицы… — Мельванес почесал чуть ниже бедра давно уже зудящую правую ногу, после чего скривился недовольно и глянул на возвышающийся перед ним на уровне груди каменный алтарь, вырезанный из цельного куска зелёного базальта. Как ему удалось сотворить да перетащить в долину такую махину, Горибор предпочёл у тёмного мага не интересоваться. Тот же никогда об этом и не распространялся. Обратив свой взор на каменный жертвенник, оба, и волхв, и воин, молча взирали на распростёртое на базальтовом постаменте могучее тело, которое обволакивала лёгкая непонятная дымка. Голова хозяина сих останков оказалась сильно разбита: череп добро треснул в нескольких местах, как яичная скорлупа только что вылупившегося цыплёнка, а лицо было не узнать, настолько его смяло от могучих кулаков, раз за разом прилетавших в эту самодовольную физиономию, но опознать павшего воителя всё же возможность имелась, ибо белёсые кудри бойца-альбиноса, пусть и забрызганные кровью да мозгами, спутать с чьими-либо другими космами представлялось делом крайне сложным.

— Что этот медведь рыжий сделал с тобой, мой мальчик… — тихо прошипел Мельванес, напоминая сейчас рассерженную кобру, после чего, немного ещё постояв над телом Лудогора, которое забрал в ночь после сечи с поля битвы, подошёл к находящейся недалече бадье с чистой водицей. — Да и со мной тоже… — отражение, смотрящее на тёмного волхва из кадки, мало напоминало того крепкого высокого мужчину примерно лет пятидесяти на вид, что явился на зов Кулбаха в княжий дворец некоторое время назад. Сейчас это было лицо сморщенного, дряхлого старика, к тому же ещё и порядочно обожжённое; огненный шар, который он сам же себе и уронил на голову, натворил уйму неприятностей, порядочно опалив кожу да уничтожив его прекрасную седую шевелюру. И лишь Карачун ведает, с каким трудом верному слуге тьмы удалось отрастить свои белёсые косматули вновь. «Сколько душ людских ушло на восстановление волосяного покрова: десять, двадцать, пятьдесят… Да хоть сто, хоть тысячу, но оно того стоило!.. — без своих прекрасных волос цвета свежевыпавшего снега Мельванес чувствовал себя крайне неуютно. — Как голый будто! — вскричал он тогда в сердцах, в конце концов, решив во что бы то ни стало восстановить свою пушистую гриву первой. — Ожоги, шрамы потом уберём, а молодость и стать могучую вернём… Но перво-наперво — во-ло-сы! Это мой талисман, удачу не один век приносящий…»

В этот миг в правой ноге снова неприятно кольнуло, и воспоминания Мельванеса мгновенно улетучились, вернув его в окружающую действительность.

«То, что лохмы восстановил в первую очередь, это я, конечно, молодец, но пятку ломит с каждым днём всё сильнее… Вот ведь зараза такая, тварь хитрая, всадила мне в стопу мой же гвоздь! Я-то тоже хорош: поначалу значения не придал, решив, что без проблем разберусь со своим же проклятьем, да только эта каркалыга древняя отнюдь не дурой оказалась; слегка успела изменить структуру заклинания, да так, что я теперь ведать не ведаю, как его снять, ибо не моё уже оно! Есть только один способ верный избавиться от угасания медленного: умертвить того, кто его наложил, заклятие это гиблое… Ну что же, Благана, сама напросилась; повезло тебе, что выжила после нашей последней встречи, но скоро я навещу твою нору, не сомневайся! И тогда тебе никто не поможет, ибо никого за моей спиной