Уступчивость шведов начала проявляться еще раньше. В начале 1940 года они решительно отказались пропустить через свою территорию британские и французские экспедиционные силы для оказания помощи Финляндии в войне с Россией. Позднее правительство Стокгольма предоставило территорию страны немцам для переброски дополнительных войск в оккупированную Норвегию. В период между июлем 1940 года и августом 1943-го по железным дорогам Швеции было перевезено не менее 140 000 немецких солдат и бесчисленное количество военных грузов, что избавило вермахт от необходимости пользоваться опасными морскими путями.

Перед вторжением немцев в Россию шведы разрешили им перебросить через свою территорию целую дивизию. В следующем году шведские суда доставили в германские порты 53 процента импортной железной руды, необходимой для производства вооружений, снова избавив немецких моряков от опасных встреч с кораблями союзников. Лишь после битвы под Сталинградом в феврале 1943 года шведы, увидев, кто может выиграть войну, пошли на уступки союзникам и заставили немцев перевозить руду на собственных судах. И только в апреле 1944 года Швеция прекратила поставлять в Германию шарикоподшипники. А после войны были найдены компоненты ракет «Фау-2» со штемпелями «Сделано в Швеции». По словам Альберта Шпеера, Гитлер намеревался построить на месте Берлина новую столицу — Германию — почти целиком из шведского гранита, который шведы обязывались доставлять ему в продолжение всей войны вместе с железной рудой и шарикоподшипниками. Победи Гитлер в войне, уже на другой день от суверенитета Швеции, Швейцарии, Ирландии и других нейтралов остались бы одни потроха. В конце января 1942 года Гитлер, отметив, что шведы и швейцарцы «всего лишь играют в солдатики», сказал приближенным в Бергхофе: «Евреи должны собрать свои пожитки и исчезнуть из Европы… Надо очистить от них и Швейцарию, и Швецию. Мы не можем позволить, чтобы у нас за спиной тлели очаги ненадежности»[217].

Самым одиозным было дезертирство Ирландии из борьбы цивилизованного мира с нацизмом. Его нельзя было объяснить ни территориальной близостью к Германии, как в случае Швейцарии и Швеции, ни притворством. Даже на завершающей стадии войны, когда Германия терпела поражение за поражением, тышох Имон де Валера все еще воздерживался от публичного осуждения и нацизма и Гитлера. (Порицая нападение Германии в 1940 году на нейтральные Нижние страны, глава правительства так и не назвал агрессора.) А о своем визите в германскую миссию в Дублине, чтобы выразить соболезнования в связи со смертью Гитлера в апреле 1945 года, де Валера впоследствии говорил: «Я поступил совершенно правильно и, по моему мнению, разумно». К тому времени уже были освобождены узники Бухенвальда и вскрылись ужасающие последствия геноцида. Общественность Великобритании и Соединенных Штатов была шокирована и возмущена действиями тышоха, о чем, конечно, умолчала подцензурная пресса Ирландии.

Нейтралитет Ирландии вызвал негодование во всей остальной части Британских островов, и не один Черчилль считал, что страна, «находясь легально в состоянии войны, пряталась за чужие спины». В 1938 году правительство Чемберлена передало Ирландии три стратегически важных атлантических порта, которые Британия удерживала по условиям англо-ирландского договора 1922 года. Когда через год началась война, Дублин не разрешил британскому флоту входить в эти порты, и в Лондоне поняли, что совершили непоправимую ошибку. Черчилль сказал военному кабинету: «Ирландия теперь с видимым удовольствием душит Англию»[218]. Ирландская шутка того времени — «и против кого же мы нейтральны?» — для него была вовсе не смешной. Нейтралитет Ирландии можно было объяснить только застарелой враждебностью к Британии, взращенной вековыми взаимными антагонизмами. Ослепленное ненавистью правительство де Валеры пренебрегло более серьезными проблемами, возникшими в 1939 году.

Потеря атлантических морских баз в южной и западной Ирландии создала большие трудности для британского флота. Конвои не могли уходить далеко в океан, как во время Первой мировой войны. Эскадренным миноносцам и корветам требовалось больше времени для заправки топливом. Буксиры не могли оказать своевременную помощь судам, терпящим бедствие. И конвои должны были идти кружным путем — из шотландских портов. «Вряд ли возможно подсчитать, сколько моряков и кораблей погибло из-за оппортунизма Ирландии, — писал Николас Монсаррат, романист, командовавший фрегатом во время «Битвы за Атлантику». — Для всех очевидно одно — последствия оказались тяжелыми и трагическими». Персонажи его повести вымышленные, но слова главного героя, командира фрегата в конвое, отражают реальную ситуацию:

«Трудно не проникнуться презрением к такой стране, как Ирландия. Это была и ее война, а шансы сохранить свободу и независимость в случае победы Германии были равны нулю. То, что Ирландия самоустранилась от конфликта, поставило всех моряков в Атлантике в тяжелое положение, создало не только угрозу для их жизни, но и привело к их гибели. Это не могло не вызывать у них вполне заслуженное чувство брезгливости… Среди людей, которых хотелось бы благодарить после войны, конечно, не может быть тех, кто стоял рядом и равнодушно смотрел, как тебе отрезают голову».

Поскольку нейтралы выбыли из войны, Британии оставалось полагаться на очаги сопротивления нацистам в оккупированных странах, и 19 июля 1940 года Черчилль подписал распоряжение о создании Управления специальных операций (УСО) для «координации диверсионных актов и саботажа за рубежом»[220]. Зародился мир секретных агентов, ночных парашютных десантов, тайников оружия, цианистого калия, поддельных документов и золотых соверенов — предмет будущих остросюжетных книг и фильмов, в которых деятельность УСО будет живописаться с таким пиететом, какого она вряд ли заслуживала.

«Солдаты регулярной армии не годятся для того, чтобы возбуждать революции, — писал лейборист Хью Далтон, назначенный шефом УСО. — Они не способны провоцировать социальный хаос и пользоваться всеми теми неджентльменскими методами борьбы, которыми владеют нацисты». Черчилль всегда интересовался нестандартными способами и средствами ведения войны, и УСО можно считать его детищем. Поручив 16 июля 1940 года Далтону возглавить Управление специальных операций, он напутствовал его: «Запалите всю Европу!»[221]. Агенты УСО должны были, используя движения Сопротивления, отвлечь как можно больше немецких дивизий вначале с Восточного, а затем с Итальянского и Западного фронтов. Но это приводило к многочисленным жертвам среди мирного населения (а нередко и к неоправданным убийствам). Подрывы коммуникаций в тылу врага были небесполезны перед днем «Д». Однако они оборачивались трагедией для местных жителей: именно на них немцы обрушивали весь свой гнев после того, как исчезали агенты УСО. Немцы без колебаний проводили массовые расстрелы заложников в отместку за нападение на них в оккупированной Европе. Они могли уничтожить целые деревни — слишком высокая цена за не всегда стратегически оправданные операции УСО. Диверсионная деятельность была действительно успешной лишь в одном: она помогала народам Европы восстановить чувство собственного достоинства и самоуважения. В особенности это касалось Франции, которая всегда считала себя (и была таковой) lagrande nation (великой нацией)[222].