– Ясно.

– Да нет. Ты не понял, Чингиль. Я имел в виду, что ответить на него правду и не обидеть невозможно. Конечно, я помог бы, да и сейчас, заметь, все еще здесь, рассказываю что да как. Но выбирая, скажем, между твоей жизнью и жизнью одной моей знакомой по имени Авена, уж извини, принял бы решение не в твою пользу.

– Это даже больше, чем я ожидал услышать.

– Кстати, об Авене. Есть какие-то новости?

– Да как тебе сказать, – неопределенно повел головой Чингиль да покрутил в воздухе ладонью, – пойми меня правильно, я не хочу слишком активно рыть носом землю, потому как, если ее проклятие действительно так сильно, как ты рассказал, мы можем навредить девушке вниманием не самых благонадежных людей. Одно ясно почти наверняка – во Льхоне ее нет и небыло. Мой человек в лагере Затмения сообщил, что их отряд из Финикового леса не вернулся, куча драгоценного магического скарба на черный рынок тоже, вроде как, не поступала. Если ее кто-то и похитил, то в город идти побоялся. У меня есть знакомая в Кривой башне. Послал ей весточку, но ответ пока не пришел.

– Спасибо. Для меня это очень важно.

До самого вечера я отдыхал у себя в комнате, размышляя над судьбой, закрутившей мою жизнь подобно урагану. Вспоминал прекрасную ночь с сестрами Альфар, сожалея о том, что повторить ее уже не удастся, да пытался так и эдак связать происходящее с таинственной организацией, пользующейся механическими птицами чтобы следить за всеми.

Впрочем, только ли следить?

Неспроста та женщина сказала Льву, что я выступил обыкновенным топором, коим они срубили некое дерево, намекая на его спасение.

Достал из рюкзака успевшую изрядно потрепаться инструкцию к БПЛА и прочел странную строчку:

Внимание! При внесении изменений в струнно-волновой поток мира, обязательно посадите и обесточьте БПЛА…

Какая-то околесица.

При чем здесь струны, волны да поток? Не про то ведь как рыбу из воды удить написано в книге?

В итоге плюнул на затею разобраться, решив, что мне недостает знаний, да и по большому счету все равно.

Заклинание, сохраняющее жизнь, не забывало напомнить о себе усталостью. Я выпил драгоценного вина, не представляя, где буду брать его впредь, ведь судьба вряд ли так же смилуется надо мной во второй раз.

Накатила хандра.

Тогда я обернул простыней меч нильдхейма, положил его в рюкзак вместо БПЛА, да вышел в общий зал.

Первое что увидел, как за укромным столиком, где сам имею обыкновение сидеть, крепко ругаются Миалана и Этью. Пять пустых кружек, не иначе из-под медовухи, служили реквизитом, к тому спектаклю, что исполняла сегодня прелестная девушка-бард.

Заметив мое появление, она что-то желчно выпалила, а после указала на меня рукой. Глаза Этью при этом округлились, и он ухватился за голову.

А ты думал, приятель?

Следить за Миаланой я, конечно, обещал, но хранить твои похождения в тайне уговора не было. Спокойно пройдя мимо парочки, все же почувствовал угрызения совести. Если человек безразличен, так себя не ведут. Просто уходят молча, даже не обернувшись. Жаль, что не сумел помочь им, лишь наворотил опять дел.

А ведь мог бы соврать, мол просидели мы всю ночь в картинной галерее, крепко пили да жаловались друг другу на судьбу. И под утро Этью в сердцах признался, что любит тебя, Миалана, больше жизни да попросил разузнать, нет ли у тебя ухажеров.

Девушка бы непременно от этой новости расцвела и вместо ругани они сейчас мило ворковали, или наслаждались телами друг друга в номере. На утро же, довольный собой художник, отправился снова наставлять подруге рога. Горькая правда или сладкая ложь? Каждый решает сам, и я свой выбор сделал.

С этими мыслями добрел до старого фонтана, расположенного в центре небольшой площади. Едва заметной струйкой вода спускалась от его вершины к грязной, заболоченной чаше. Останься он пересохшим полностью, все было бы лучше, а так затхлый запах разносился по округе, смешиваясь с вонью лошадиного навоза.

Неподалеку находилась церковь Святой Иссии с неизменными нищими, сидящими возле паперти. Фасад здания оказался щедро измалеван бранными словами, да символами, точно у меня на навершии меча, нанесенными мелом и углем.

Вид этого поругания вызвал на сердце боль, а в душе злобу и мои пассажиры, за исключением разве что Гурна, отзывались теми же чувствами.

С символом черного солнца на стягах, Империя около сотни лет назад вторглась сюда, на исконно каганатские земли, да прошлась по ним огнем и мечом. Повешенные на городской стене дети, изнасилованные и порубленные на куски женщины, мужчины, сожженные живьем – многие из них видели перед смертью этот знак. Теперь же немало людей в Суурмаране считает его олицетворением свободы, потому как вскоре Каганат отвоевал свои территории, но несчастья, некогда богатейшего южного края, только начинались. Голод и болезни прокатились тогда по многим уголка мира, не миновав и эти земли. Империя, распавшаяся к тому моменту на несколько независимых государств, коими являлась прежде, угрозы не представляла, а вот укрепившийся Каганат был как кость в горле далекому заморскому соседу. Страну принялись раскачивать изнутри и вот, четверть века назад, происходит Восстание Вольных городов, сформировавшее Суурмаран нынешний. На престол восходит самопровозглашенный король Петроф, прозванный Меченосцем, которого тут же признает законным монархом Ормадар. Молодой правитель объявляет о приверженности идеалам старой Империи, воспевая ее достижения в науках, военном ремесле и искусствах, а главное – борьбе с Каганатом.

С тех пор творится и вовсе не пойми что. Огромная часть товаров отправляется за море, а взамен государство получает жалкие гроши, да мнимые гарантии военной поддержки.

Про ситуацию с городом Април я знал не много. Лишь то, что он сменил лет пять назад подданство, вывесив флаги Каганата, и, хотя Асхар Тайип был родом именно оттуда, связанных с этим воспоминаний у меня не имелось. Но, как бы то ни было, территориальный спор еще сильнее обострил отношения Суурмарана с северным соседом.

– Мил господин, монетки не найдется? – окликнули меня, вырывая из мыслей.

На лавке возле полуобвалившегося дома сидело трое людей. Бедняки, опустившиеся до такого состояния, что не могли позволить себе иной одежды кроме лохмотьев. Самый старый, со спутанными седыми волосами до плеч, сжимал в руках самодельные костыли.

– Монетки не найдется? – повторил он уже на каганатском.

Не люблю подавать милостыню, каждый раз при этом мнится, что совершаю маленькое зло, а вовсе не благо, позволяя торговать своим горем. Бернанс не был со мной солидарен, предлагая ошибиться хотя