Одновременно 24 апреля 1939 года гамбургский профессор Пауль Хартек и его ассистент доктор Вильгельм Грот направили в военное министерство письмо, в котором вкратце изложили суть исследований Гана и Штрассмана и утверждали, что эти открытия позволят изобрести взрывчатку фантастической мощности. Дабы расшевелить консервативных военных, патриоты Хартек и Грот напирали на то, что американцы, французы и англичане уделяют большое внимание развитию ядерной физики. И Германии следует поднапрячься, поскольку, — как небезосновательно утверждали Ган и Штрассман: «страна, которая добьется в этой области наибольшего прогресса, получит такой перевес над другими, что сравняться с ней будет уже невозможно».

В военном министерстве письмо попало к специалисту вооруженных сил по взрывчатым веществам доктору Курту Дибнеру. Дибнер был физиком-ядерщиком и сразу уловил суть послания. Указывая на то, что в обход военного министерства для работы по важнейшему оборонному направлению уже создана «группа Эзау», Дибнер сыграл на самолюбии генералов и с благословения военного руководства создал свою собственную исследовательскую группу. Естественно, между коллективами сразу началось соперничество, быстро перешедшее в неприкрытую вражду. Впрочем, военные быстро одержали победу над Эзау, просто начав призывать в армию перспективных ученых.

Так в середине 1939 года Германия стала единственной страной, где научный коллектив исследовал возможности использования атомной энергии в военных целях.

Скупка урана и запасов «тяжелой» воды (в молекулах которой ядра водорода заменены атомами тяжелого водородного изотопа дейтерия), которая является идеальным замедлителем нейтронов, а также сокращение публикаций на ядерную тематику в открытой прессе насторожили зарубежных физиков. Уже в апреле 1939 года председатель комитета научного планирования Великобритании сэр Генри Тизар призвал британское правительство воспрепятствовать немецким закупкам урана. 17 марта Ферми встретился в Вашингтоне с сотрудниками морского министерства и обратил их внимание на то, что немцы могут создать оружие нового типа — атомную бомбу. Бравые моряки не восприняли всерьез «яйцеголового». Ферми обратился за помощью к коллегам. 2 августа 1939 года Эйнштейн, Ферми, Сцилард и Вигнер направляют коллективное письмо президенту США Рузвельту. Рузвельт прочитал письмо, в котором сообщалось о возможности создания бомбы, уничтожающей целые города. Ох уж эти фантазеры-ученые!

Что только они не расскажут, лишь бы выманить деньги на свои нелепые эксперименты! И Рузвельт оставил письмо без ответа.

7 марта Эйнштейн отправил Рузвельту второе письмо. Его ожидала бы судьба предыдущего письма, если бы в конце апреля в США не объявился Петер Дебай, бывший директор Института физики в Далеме, лауреат Нобелевской премии 1936 года. Дебай должен был возглавить немецкий ядерный проект. Однако было одно «но». Дебай был голландским подданым. Ему предложили принять немецкое гражданство, но он отказался и выехал в США читать курс лекций. Обстоятельства скандального увольнения Дебая стали известны прессе, и вскоре в «Нью-Йорк Таймс» появилась статья о немецком «урановом проекте». Американские власти традиционно доверяли «Нью-Йорк Таймс» больше, чем нобелевским лауреатам, и потому дело наконец сдвинулось с мертвой точки.

Результат известен: американская бомба была готова менее чем через пять лет. Немецкие ученые так и не подошли вплотную к созданию атомного оружия. Почему? На этот вопрос нельзя дать однозначный ответ. Для понимания ситуации: сам Гитлер об атомной бомбе узнал лишь в начале 1942 года от своего личного фотографа Гофмана, друга министра почт Онезорге. Министерство почт имело собственную исследовательскую лабораторию (кстати, прекрасно оснащенную), в инициативном порядке занимавшуюся ядерными исследованиями. Отсюда понятно: в основе проигрыша ядерной гонки Германией лежало недостаточное внимание к проекту со стороны государства, что влекло за собой распыление сил и средств, хроническое недофинансирование и даже элементарную халатность. Насчет халатности: это не преувеличение и ярче всего характеризует ситуацию случай с профессором Боте.

В середине 1940 года профессор Боте предложил использовать в качестве замедлителя нейтронов дешевый и имевшийся в большом количестве графит. Военные заказали фирме «Сименс» партию высокочистого электрографита. Однако реальная эффективность поставленного фирмой «Сименс» графита оказалась вдвое ниже расчетной, и Боте решил, что в расчеты вкралась ошибка. Лишь в 1945 году выяснилось, что фирма «Сименс» поставила натуральный брак: графит вовсе не был высокочистым, а содержал недопустимые примеси азота. Пока немцы терпеливо дожидались тяжелую воду из Норвегии (поступавшую с завода «Норска Гидро» в Рьюкане), американцы в 1942 году построили урановый реактор с графитом в качестве замедлителя. Когда осенью 1942 года министр вооружений Шпеер узнал, что для создания атомной бомбы потребуется еще три-четыре года, он приказал прекратить работы в этом направлении. Логику решения он обосновал просто: за это время либо закончится война, либо ее исход будет предрешен. И Шпеер приказал сосредоточиться на разработке реактора для получения ядерной энергии.

Впрочем, немаловажную роль в проигрыше Германией ядерной гонки сыграли фактическая «узурпация ядерной физики» Гейзенбергом и его окружением, склоки между учеными .мужами и массовое бегство физиков-ядерщиков из Германии и оккупированной Европы.

Однако весной 1945 года американцы и их союзники все еще считали: раз Германия раньше всех начала работу над атомным оружием, следовательно, она дальше и продвинулась. Логично, конечно, и подобное заблуждение лишний раз подтверждает: безупречная логика не всегда друг истины.

Однако подобное заблуждение резко повышало ценность Борга: ведь если Германия также располагает неуязвимым носителем ядерной бомбы, способным достигнуть столиц противников Германии, то такую опасность нельзя сбрасывать со счетов. Если найти и захватить «Деген», то нацистам не на чем будет доставить бомбу к цели. И только Борг знает, сколько «Дегенов» построено и где они находятся.

Но самое главное: США и СССР сами подошли вплотную к созданию атомного оружия. А ведь его надо доставить к цели. А как?

Ответ: «Деген» нужен всем. И его создатель, профессор Борн, носитель гениальных мозгов, — тоже был нужен всем.

Очнувшись, Грег обнаружил, что сидит на страшно неудобном деревянном стуле с высокой спинкой. Затылок ломило, спина затекла. Грег попробовал пошевелиться, но оказалось, что его руки крепко привязаны кожаными ремнями к подлокотникам. Грег приоткрыл было глаза, но снова закрыл их: из высокого стрельчатого окна прямо в лицо ярко светило солнце.

Со скрипом открылась дверь, по каменным плитам пола забухали сапоги.

— Господин капитан! На линии штандартенфюрер Шонеберг! Он хочет переговорить с бригаденфюрером Боргом! — услышал Грег бодрый рапорт, и его сердце сжалось: рапорт прозвучал на немецком. На немецком прозвучал и ответ:

— Хорошо, Кунце! Я сейчас зайду к Боргу, а Шонеберга попросите оставаться на связи.

— Слушаюсь, господин капитан!