глубоко познал мои работы, это не могло пройти мимо меня, я поражаюсь, когда кто-то с такой же страстью вторгается в души моих скульптур, как и я сам, даже если это тебя пугает до чёртиков. Я знал, что он станет идеальным материалом для моих скульптур, и его молодость и внешность в данном случае роли, как видишь, не играли. Это просто стало приятным бонусом, что мои работы способны затронуть, в том числе и красивых внешне людей. По-настоящему красивых. Но и его молодость и красота не вечны, и он подвержен старению и распаду, и даже моя скульптура не способна сохранить ему вечную молодость и красоту. Я же не Бэзил Холлуорд, а скульптура Джулиана – не портрет Дориана Грея.

Слова Ланже о том, что и Джулиан скоро станет старым, и его красота увянет, окончательно убедили Райана в том, что ему нужно раскусить тайну скульптуры. Потому что он-то знал, что Жан не зря сравнил её с Дорианом Греем, эта скульптура будет вечно напоминать о красоте и молодости Джулиана, даже если сам Джулиан через много лет с трудом узнает себя в этой мраморной статуе. Он не мог позволить этому произойти, красота и молодость Джулиана принадлежали ему. И он надеялся, что он сможет их сохранить через скульптуру, которой так не хватало жизненной искры самого Джулиана. Он понимал, что скульптура явно пытается до него донести, как соединить её идеальную красоту и молодость с воплощением жизни Джулиана. Он должен раскусить это, иначе окончательно потеряет покой.

С приездом Джулиана разговор вновь вышел на стереотипные темы, правда, беспокойство Джулиана заражало не только его собеседников, но и вещи вокруг, так что за этот вечер было порвано множество салфеток, разбито несколько чашек и даже выпачкан ковёр. Они ужинали в банкетном зале выставочного зала, посетителей уже не впускали в столь поздний час, и даже охранник был отправлен домой, так что в помещении кроме их троих никого не было. Ужин был выше всяких похвал, но никто не мог насладиться его тончайшими ароматами и вкусами, им всем не терпелось вернуться к мраморной скульптуре, так что всё остальное казалось абсолютно ненужными отвлекающими манёврами. Даже такой изысканный ужин со столовыми приборами 18 века (Джулиан понял, что попал на бабки, разбив две кружки из этого сервиза, но в итоге Райан не содрал с него денег).

Когда они оказались в выставочном зале, скульптура Джулиана не смотрела на них, продолжая собственное созерцание жизни, и абсолютно не отвлекаясь на что либо. Джулиан резко остановился возле неё, и Райан с Жаном с любопытством наблюдали за тем, как он будет с ней взаимодействовать. Сначала он разглядывал её со всех ракурсов, потом прикрыл глаза в некой медитации, снова прошёлся по кругу, но уже быстрее, и только тогда его пальцы осторожно начали изучать и тактильно эту скульптуру. Они ему не мешали, решив дать столько времени, сколько ему понадобится. Это была их первая встреча, когда они принадлежали друг другу. Во всяком случае, Райан не сомневался, что Джулиан сейчас пытается сотворить из скульптуры своё отражение. Либо же наоборот, пытался сам стать отражением этой скульптуры. Райан чётко видел сейчас разницу между ними, Джулиан был слишком суетливым, слишком беспокойным, слишком любопытным, чтобы пробудить интерес скульптуры к себе, а она требовала быть с ней на одной волне. Как же Райана сейчас бесила эта мучительно искрящаяся жизнь Джулиана, она оживляла вокруг все стоящие предметы, кроме безмолвного мраморного идола, который был слишком далёк от того, чтобы его зацепила эта примитивная суетливость.

– Джулиан, это – не ты, – наконец-то заговорил Ланже, наблюдающий за этой отчаянной попыткой пробудить эмоции скульптуры, – ты уже отдал всё, что мог этой скульптуре. Она полноценна, она впитала в себя весь возможный опыт, но для тебя это сейчас просто мраморная скульптура и символ экзальтации, что-то, к чему нам всем стоит стремиться. Что-то, что будет тебя вдохновлять в погоне за идеалами.

– Нет, – ответил уверенно Джулиан, – я был ей, я знаю её, я создал её, она впитала всё, что было во мне, и я легко могу пробудить вновь в себе это состояние. – Было заметно, что Джулиан расстроен, что скульптура отказывалась с ним идти на какой-либо контакт. Для неё они все были одинаковыми, безразличные мошки, так мало чего понимающие. Помолчав немного и пытаясь скрыть своё расстройство, он вдруг произнёс всё тем же решительным голосом. – Я должен купить её, я заплачу, сколько угодно, но эта скульптура должна находиться в моём доме. Я как раз сейчас присмотрел себе новое жильё, полноценный домик на…

– Ты можешь приходить сюда по вечерам после работы, – неожиданно перебил его Райан, понимая, что Джулиан не может при Жане предлагать такие сделки, а вдруг Ланже посчитает, что скульптура больше имеет права находиться в доме самого натурщика? Этого нельзя было допустить, он должен иметь к ней доступ 24 часа в сутки, она была украшением его галереи, и его усладой для глаз и надеждой на экзальтированный путь к очищению. – Я тебе сделаю дубликат ключей, сможешь медитировать в этом храме искусства сколько тебе угодно, я же знаю, как тебе важно видеть эту красоту на повседневной основе…

– Правда? – удивился Джулиан, смотря с мольбой на смягчившееся лицо Райана. – Это было бы здорово, я должен так многое понять, скульптура раскрывает свои тайны, но это – такой медленный процесс, и мне кажется, я на пути к тому, чтобы найти эту формулу идеализма, которая и делает её такой целостной.

– Не забывай, – напомнил ему Ланже, поглаживая внутреннюю сторону мраморных бёдер, – что эта скульптура уже далека от таких понятий как жизнь или смерть, она впитала в себя весь необходимый опыт, чтобы быть выше и жизни и смерти. Помни, смертный мальчик, твоя жизнь принадлежит тебе, и она состоит из множества слоев, которые и наполняют твою жизнь смыслом. Начнёшь их отбрасывать, и твоя жизнь рассыплется как замок из песка, и как алхимиков древности тебя поглотит твоя навязчивая идея познать тайну своего мраморного отражения, уничтожив твоё эго, твою индивидуальность, твоё существование. Я уже понял, что погоня за метафизическими идеалами не является продуктом тщательного анализа. Знания и принятие приходят сами тогда, когда ты оказываешься к этому готов. Вспомни свои прежние страхи, разве ты хочешь вновь испытать что-то подобное?

Джулиан пристально разглядывал создателя его скульптуры, и разум возвращался к нему, лихорадочное безумие отпускало его, и мраморное изваяние теперь всем им казалось всего лишь ещё одним объектом искусства. Да, это