китайская цивилизация глубоко этноцентрична и культурно «супрематична», то есть мнит себя вершиной всей значимой человеческой деятельности. «Китайский император признавался вершиной универсальной политической иерархии, а все прочие правители других государств теоретически выступали его вассалами»[425]. В этой системе, как и в конфуцианской социальной системе внутри Китая, порядок, или гармония, возникает из иерархии. Фундаментальная обязанность государства и индивидуумов – следовать заповеди Конфуция: «Знай свое место». Потому чужеземные правители должны признавать свое (более низкое) место и совершать ритуальный поклон, касаясь лбами пола. Этот «извечный» жест имеет весьма длинную историю – протяженностью в тысячи лет, в течение которых Китай оставался единственным политическим, экономическим и культурным гегемоном Азии, а его периферию составляло «множество малых государств, впитавших китайскую культуру и воздававших дань уважения величию Китая». Киссинджер понял, что для китайских лидеров «таков естественный порядок мироздания»[426].

Отражая присущую китайской цивилизации «центростремительную» ориентацию, внешняя политика Китая традиционно предусматривала поддержание международной иерархии, а не расширение границ путем завоеваний. Как писал Киссинджер после ухода из администрации, стремление Китая «возвышаться над своим географическим окружением… не обязательно подразумевает враждебные отношения с соседними народами». Пускай, «подобно Соединенным Штатам, Китай считает, что играет особую роль», «он никогда не разделял свойственный американцам универсализм и желание распространить свои ценности по всему миру». Вместо этого он «ограничивается подчинением варваров у своих границ, добивается от вассальных государств вроде Кореи признания своего особого статуса и взамен дарует им ряд преимуществ, например торговые права». В целом Китай «расширялся культурным осмосом[427], а не миссионерским рвением».

Тысячелетия китайского господства резко завершились в первой половине девятнадцатого столетия, когда династия Цин столкнулась лицом к лицу с силой индустриализующейся и империалистической Западной Европы. Последующие десятилетия принесли военное поражение, гражданскую войну, спровоцированную чужестранцами, экономическую колонизацию и иностранную оккупацию – сначала это были европейские империалисты, а затем Япония.

Большую часть этого периода иностранные державы оказывали на Китай значительное влияние, затеняя собой китайское правительство. Когда династия Цин попыталась запретить британским торговцам продавать опиум китайцам в 1830-х годах, Лондон нанес Китаю быстрое и сокрушительное поражение в первой «опиумной войне», случившейся в 1839 году. Когда китайцы запросили мира, британцы гарантировали себе преимущества по Нанкинскому договору, который отдавал Великобритании Гонконг, открыл пять китайских портов для торговли с иностранцами и предоставил британским гражданам иммунитет от местного права[428][429]. Дополнение к договору[430] вынудило Цинскую империю признать Великобританию ровней Китаю. А тринадцать лет спустя, в 1856 году, французы присоединились к англичанам и в ходе второй «опиумной войны» сожгли дотла императорский Летний дворец в Пекине (1860). Побежденным китайцам пришлось признать право иностранных торговцев снабжать население опиумом и допустить в страну чужеземных миссионеров, обращавших «язычников» в христианство.

Иностранным военным кораблям позволили вдобавок свободно перемещаться по китайским рекам и проникать сколь угодно глубоко в самое сердце страны. Известно, что одна канонерская лодка поднялась на 975 миль вверх по течению Янцзы[431][432]. Степлтон Рой, опытный дипломат, который родился в Нанкине и служил послом США в Китае с 1991 по 1995 год, вспоминает: «С 1854 по 1941 год американские канонерки ходили по внутренним рекам Китая во имя защиты интересов США. Еще в 1948 году, в ходе гражданской войны в Китае, меня тринадцатилетнего эвакуировали из Нанкина в Шанхай на американском эсминце, который преодолел около двухсот миль по реке Янцзы до тогдашней столицы Китая»[433].

Усилия династии Цин по защите суверенитета Китая военной силой оказались тщетными. На протяжении столетий Япония воспринималась в Китае как государство-данник. Но в 1894 году модернизированная Япония напала на Китай, захватила Маньчжурию, Тайвань и вассальное государство Корею. Пять лет спустя китайские мятежники в ходе так называемого боксерского восстания[434] атаковали чужеземные анклавы под лозунгом «Возродить Цин и уничтожить иностранцев». В ответ альянс восьми имперских держав напал на крупные города Китая и устроил «карнавал насилия и грабежа». Американский дипломат Герберт Г. Скьерс сумел заполнить несколько железнодорожных вагонов похищенными предметами искусства и фарфором; кое-что из этого, по слухам, до сих пор хранится в музее Метрополитен в Нью-Йорке[435][436].

Измученная династия Цин держалась столько, сколько хватало сил, но в 1912 году наконец пала, и в стране начался хаос. Военные вожди делили Китай между собой и развязали гражданскую войну, которая продлилась почти сорок лет. Япония воспользовалась этой слабостью и вторглась в Китай в 1937 году, оккупировав большую часть страны в ходе жестокой кампании, стоившей жизни двадцати миллионам китайцев. Сегодня в старших классах китайских школ дети учатся стыдиться этого «столетия унижения». Урок для них очевиден: мы никогда не забудем – и никогда не допустим такого снова!

Лишь после победы китайских коммунистов во главе с Мао Цзэдуном в гражданской войне в 1949 году унижение Китая все же прекратилось. Некогда великая империя лежала в руинах, но земля наконец вернулась китайцам. Потому-то Мао с полным правом заявлял: «Китайский народ восстал!»

Несмотря на голод эпохи «великого скачка», хаос культурной революции и череду кровавых расправ, достижения Мао остаются ядром притязаний коммунистического руководства КНР на легитимность власти: именно партия Мао спасла Китай от господства иностранных империалистов. Сегодня же, после трех десятилетий безумной экономической экспансии, Китай осознал, что достоин занять положенное ему место в мире. Но восстановление лидерства произойдет, только когда Китай сделается не просто богатым, но и сильным – как сам Си, закалившийся в тигле культурной революции.

Кто такой Си Цзиньпин?

Си можно назвать привилегированным отпрыском революции. Он родился в семье верного товарища Мао, вице-премьера Си Чжунсюня, который сражался бок о бок с Мао в китайской гражданской войне. Обреченный воспитываться в пекинской «колыбели лидеров», он познал суровые реалии жизни вскоре после своего девятого дня рождения, в 1962 году: параноик Мао арестовал его отца. Потом отца Си долго унижали и в конечном счете посадили в тюрьму в ходе культурной революции. Сам Си называет это время «дистопическим периодом». Красногвардейцы неоднократно заставляли его отрекаться от отца. Когда школа закрылась, Си подался на улицу, научился драться и стал воровать книги из запертых библиотек, чтобы продолжать обучение[437]. Мао отправил его в деревню на «перевоспитание», и Си очутился в пещере рядом с деревушкой в округе Яньань[438], где разгребал навоз и подчинялся указаниям своего хозяина-крестьянина. Старшая сестра Си, не выдержав лишений и жестокого обращения, повесилась на душевом шланге.

Сам Си предпочел самоубийству реальность «закона джунглей». Он, если процитировать его собственное замечание, «переродился». Как сказал американскому