Крупнейшим бедствием года стал массовый неурожай – наихудший с 1932 года. Вести о засухе уже начали просачиваться, но несмотря на это летом 1936 года на встрече с комбайнерами Сталин, вдохновленный хорошим урожаем 1935 года, поставил цель увеличить урожайность зерна на 50 процентов в ближайшие три-четыре года. Это были благие пожелания. Из-за засухи урожай зерновых, по различным оценкам, упал на 18–25 процентов и составил около 56 миллионов тонн[274]. Это сопровождалось забоем скота и эпидемией тифа в Смоленской, Брянской и Калининской областях[275]. Длинные очереди – неизбежное отражение дефицита – образовались в городах отчасти из-за того, что жители деревень и плохо снабжаемых малых городов хлынули в крупные города и промышленные центры с лучшим снабжением, чтобы закупить хлеб. Трудной зимой 1936–1937 годов Аржиловский постоянно отмечает в дневнике очереди за продуктами, саркастически вспоминая знаменитый сталинский девиз «Жить стало лучше, товарищи»:

В июле сводки НКВД сообщали правительству о неурожае и нехватке продовольствия на многих европейских территориях: на Волге, в Башкирской и Татарской автономных республиках, в Оренбургской, Челябинской, Воронежской областях, в Саратове, Иванове, Курске, Горьком, Сталинграде[277]. В декабре 1936 года НКВД зарегистрировал случаи голода в Саратовской области, а в феврале 1937 года – в Саратовской области и Республике немцев Поволжья. В некоторых местах был отмечен каннибализм[278]. М. Калинин получал письма из села: «В Курской и Воронежской областях царит голод и полная нищета. Очень многие жители остаются без хлеба в течение нескольких дней. Вместо хлеба они едят разные растения. Люди бродят как дикие звери, ищут кусок хлеба»[279]. Советская пресса держала голод в тайне и пыталась изобразить положительную картину, а советские чиновники, тот же Калинин и заместитель комиссара сельского хозяйства РСФСР Н. Лисицын, заверяли общественность, что урожай хороший. Любые «обывательские» разговоры о неурожае могли привести к аресту и обвинениям в контрреволюционной пропаганде. Это произошло с гражданами Хроловым и Ворожцовым, арестованными за беседы в санатории в августе 1936 года. Они обсуждали «продовольственные трудности» в некоторых регионах и жестокие методы закупок зерна:

По оценкам Р. В. Дэвиса, урожай 1936 года был почти наверняка таким же низким, как и в 1932 году[281], но на этот раз правительство проводило совершенно иную политику, которая предотвратила рост смертности от голода[282]. Новое понимание социальных условий в сельской местности повлияло на отношение государства к проблеме неурожая. В 1932 году правительство рассматривало крестьян как классовых врагов и саботажников коллективизации и оставило их голодать без помощи. Теперь же правительство рассматривало деревню как успешно коллективизированную, врагов полагала уничтоженными, и поэтому не наказывало крестьян за «саботаж» поставок. Напротив, в 1936 году правительство сократило государственные обязательства колхозников по поставкам на 44 процента и направило в пострадавшие районы продовольственную помощь и семена, – они поступили на места зимой[283]. Как отметила Е. Осокина, ни в одном из отчетов партии и НКВД 1936 года не содержалось обвинений крестьян в саботаже. Большая часть голодных смертей приходилась на единоличных крестьян, а не на колхозников, получавших помощь[284]. «Уже в июле и августе 1936 года смертность была на 50–60 процентов выше, чем в те же месяцы 1935 года, причем в сельской местности этот рост был выше, чем в городах»[285].