Его пальцы запутались в волосах, и он тянет их, постанывая от разочарования.

— Что ты хочешь, чтобы я сказал? — Побежденный взгляд на его лице угрожает обезоружить меня, но я зашла так далеко не для того, чтобы сейчас отступать.

— Правду! О чем ты думаешь. Что ты чувствуешь.

Он поворачивается и хватается за заднюю стойку, хотя это никак не помогает ему успокоиться. Его спина двигается с каждым вдохом, а от того, как он крепко держится за стойку, костяшки пальцев белеют.

Я делаю все возможное, чтобы убрать яд из своего тона. — Я здесь в неведении, Эйч.

Вскидывая руки в воздух, он смотрит мне в глаза. — Я хочу тебя, хорошо? Когда ты рядом, я, кажется, не могу отвести от тебя глаз. И когда мы наедине, мне не хватает даже самых элементарных основ самоконтроля. — Он делает шаг ближе и кладет руки на стойку передо мной. — Но не важно, насколько ты сводишь меня с ума, в конце концов, ты все еще младшая сестра моего лучшего друга. Мы не можем переступить эту черту.

Заставляя себя отвести от него взгляд, я закатываю глаза. — О, отвали.

Его брови удивленно приподнимаются, когда с его губ срывается невольный смешок. — Прости?

— Нет. Тебе нет прощения, — усмехаюсь я. — Ты можешь взять свой моральный компас и свои дерьмовые оправдания и засунуть их себе в задницу, потому что, как ты можешь утверждать, что мы не можем переступить эту черту? Ты уничтожил ее в тот момент, когда высосал мои соки со своих пальцев.

Не давая ему шанса ответить, я оставляю его с его потрясенным выражением лица позади и марширую своей задницей прямо из магазина.

Мое сердце бешено колотится. Из-за бурлящего во мне адреналина трудно отдышаться, но я благодарна за это. Потому что я знаю, что в ту секунду, когда этого больше не будет, я буду плакать.

Я сажусь в свою машину и выезжаю со стоянки. Впервые с тех пор, как мое сердце решило привязаться к семнадцатилетнему парню с опьяняющей улыбкой и татуировкой на бицепсе, я не хочу, чтобы Хейс был где-то рядом со мной.

Проезжая по улице, я смахиваю несколько слез, которым удается вырваться. Мне не просто больно — я раздражена. Все это время он знал, что никогда не допустит, чтобы у нас что-то получилось, и он все равно это сделал.

Это было эгоистично и безответственно, и я убедила себя, что это не так, несмотря на все красные флажки, которые говорили мне об обратном.

Мали как раз собирается сесть в свою машину, когда видит, что я подъезжаю к ее дому, и вот тогда я теряю самообладание. Я пытаюсь отстегнуть ремень безопасности и выпрыгиваю из машины.

— Мэл, — икаю я.

Она вздыхает и раскрывает объятия как раз вовремя, чтобы я врезалась в нее. Рыдания безжалостно сотрясают меня. Они разрывают меня в клочья, и все, что я могу сделать, это позволить этому случиться.

— Идем, детка, — мягко говорит Мали. — Давай зайдем внутрь.

Я шмыгаю носом и пытаюсь вытереть глаза, но это бесполезно. — Разве ты не собиралась куда-то идти?

Крепко прижимая меня к себе, она начинает вести меня в дом. — Это не имеет значения. Ты на первом месте.

Я лежу, положив голову на колени Мали, пока она играет с моими волосами так, как, она знает, я люблю. Это не то, что я могу объяснить. Это просто одна из тех вещей, которым всегда удается меня успокоить.

Мои глаза горят от слез, и даже нескольким слезинкам все же удается просочиться, но, к счастью, все не так, как раньше. Во всяком случае, на данный момент.

— Итак, что ты собираешься делать? — спрашивает она после того, как я наконец смогла объяснить, что произошло. — Ты не можешь продолжать заставлять себя проходить через это.

— Я знаю, что не могу. Это несправедливо по отношению ко мне. Что оставляет мне только один вариант. — Я хватаю свой телефон и удаляю его номер. — Я думаю, пришло время ему попробовать свое собственное лекарство. У него было мое внимание. Теперь давайте посмотрим, как ему нравится его отсутствие.

12

Вот одно слово для вас: радиомолчание.

Прошло три дня с тех пор, как Лейкин ворвалась ко мне на работу, набросилась на меня так, как ни одна другая девушка никогда не делала, и ушла, держа в руках мое достоинство. Я всегда знал, что Лейкин из тех, кто не терпит дерьма. Это одна из вещей, которые большинство парней находят в ней такими привлекательными. Но я не думаю, что когда-либо ожидал того, что произошло.

Пока она стояла там, давая мне словесный пинок под зад, которого я по праву заслуживал, я знал, что мне нечего было сказать. Я не мог придумать ей никакого оправдания. Ничего, что могло бы оправдать то, что я сделал, и то, как я обращался с ней.

Я был мудаком, и связываться с ней, когда я знал о ее чувствах ко мне, было хреново. Больше и сказать нечего.

И теперь я вынужден иметь дело с последствиями, которые, по-видимому, проявляются в виде молчания Лейкин.

Хорошо, я признаю, это беспокоит меня больше, чем я думал. Это то, чего я хотел, верно? Чтобы она поняла, что ей не нужен парень, который ничего не добьется, как я? Тогда почему я до сих пор не могу прожить и часа, не думая о ней?

Я прихожу на каток на полчаса раньше, чем обычно. Тренер попросил меня прийти пораньше, чтобы показать ему новые пьесы, которые я придумал. Вид машины Лейкин на парковке говорит мне, что она внутри, и я не совсем уверен, что я чувствую по этому поводу.

Когда я вхожу в парадную дверь, из динамиков звучит классическая музыка, сообщающая мне, что Лейкин, скорее всего, на льду. Желание понаблюдать за ней сильно, но я знаю, что не имею права находиться где-либо рядом с ней. Не после всего. Итак, вместо этого я захожу в раздевалку и бросаю свою сумку на скамейку.

— Привет, тренер, — говорю я, заглядывая в его кабинет.

Он отрывает взгляд от своего сборника пьес. — Привет. Спасибо, что пришел пораньше. Наша предстоящая игра против Бофорта очень важна. Хотя они, возможно, и не являются нашими главными соперниками, в последнее время они произвели много шума.

Я усмехаюсь. — И при этом несут кучу дерьма.

— Точно, — соглашается он. — Итак, я ставлю перед собой задачу немного их усмирить.

— По-моему, звучит неплохо. Мне ничего так