Хелен Ламберт

Вашингтон, 5 июня 2012 года

Карусель в Глен-Эхо-парке пугала меня до ужаса. За все годы, что я прожила в Вашингтоне, я ни разу не ходила в этот парк и даже понятия не имела, где он. Не то чтобы мне не понравилась его архитектура, арт-центр и испанский бальный зал, просто все усилия по воссозданию атмосферы начала прошлого века пропали для меня втуне, учитывая, что всю ночь я провела в прекрасном Париже той самой эпохи.

В центре Кеннеди я упала в обморок, и в результате очередного носового кровотечения кровь залила мое платье от Рим Акры. Когда я очнулась, бедный Люк попытался привести в порядок мой наряд и меня саму. После недавнего сна вокруг меня плыли краски Парижа, от цветочных стендов до архитектуры из сусального золота. На Монмартре во сне кружилась такая же карусель, но сейчас органная музыка аттракциона казалась мне адским саундтреком.

История Джульетты меня потрясла. Отказ Маршана был возмутительно грубым как для меня, так и для Джульетты в 1898 году. В оцепенении я сидела на скамейке в Глен-Эхо. Рядом со мной сидел Микки, и мы оба держали в руках утренний кофе. Образ Маршана – дорожка волос, спускающаяся от пупка к низу живота; изгиб спины; пальцы, испачканные краской, – накладывался на потрепанный образ Роджера и те мелочи в нашем браке, по которым я скучала. Я скучала по тому, как он жевал ручку, когда отвечал на важный телефонный звонок, и по тому, как прижимался ко мне после секса. По всему тому, что когда-то любила в художнике Огюсте Маршане. Карусель можно было назвать неплохим символом моего состояния, потому что, когда я наблюдала за перемещениями нарисованного тигра, мне казалось, что в голове вместе с ним кружатся образы прошлого и настоящего. Сегодня утром у меня снова шла кровь из носа, но Люку я об этом не рассказала. Кровотечение сопровождала пульсирующая головная боль, которую не устранили даже обезболивающие.

Мои мысли вновь переключились на Роджера с его большими зелеными глазами и ямочкой на левой щеке. Роджер напоминал Маршана как внешностью, так и манерами. Десятилетние попытки бывшего мужа собрать работы Огюста Маршана в своей галерее не давали мне покоя. Его неутолимая страсть к этим картинам только усилила мои подозрения, что я не единственная, кто проживает жизнь заново. Я подозревала, что Маршан и Роджер – один человек, и это было полным безумием.

Мы ждали двоюродного брата мадам Ринки, Малика, у павильона со старыми автомобилями.

Не знаю, кого именно я ожидала увидеть, но к нам подошел пожилой худощавый мужчина в очках в тонкой оправе; с сильным ямайским акцентом он представился Маликом. Он жестом пригласил нас следовать за ним к столам для пикника, которые, к сожалению, находились прямо перед каруселью. Малик сел за стол, держа спину прямо, – тот еще подвиг, учитывая, насколько неудобными были скамейки. Рядом с нами стоял прилавок, где мужчина продавал курицу барбекю, источающую приятные ароматы.

Малик, который напоминал мне ушедшего на пенсию учителя математики, сразу приступил к делу:

– Ракель рассказала мне, что на тебе метка дьявола.

– Я бы не сказала, что это метка дьявола. – Словно защищаясь, я сложила руки.

Микки подозрительно взглянул на меня, запихивая в рот комок сахарной ваты. Для него все происходящее было сродни театральному представлению.

– Она определенно назвала это меткой, – без лишних эмоций возразил Малик, как будто он был сантехником, который обнаружил, что у меня забит туалет.

Чертова карусель продолжала кружиться, окутанная мелодией расстроенного органа. В голове по-прежнему вспыхивали образы Огюста Маршана и нашей близости с ним; Опера-Гарнье; расставание с Роджером; пальцы Люсьена Варнье на моей шее, когда он выходил за дверь в 1898 году, оставляя меня одну за столом. Внезапно из носа брызнула кровь, и Микки достал мне пачку салфеток. Не испытывая никакого стыда, я скомкала одну из них, засунула в ноздрю и, не заботясь о своем внешнем виде, повернулась к Малику.

Малик взял мою руку и повернул ладонью вверх. Микки, чувствуя его озадаченность, услужливо указал на линии жизни. Его пальцы стали липкими от сахарной ваты.

Я громко сглотнула.

– Как насчет диетической колы? – спросил Микки, выбираясь из-за стола.

– С удовольствием, – ответила я, желая поскорее избавиться от друга.

Он послушно направился вниз по холму.

– Мне нужна ваша помощь. – Я повернулась к Малику.

Он не сводил глаз с моей ладони.

– Вы не очень хорошо выглядите. Извините за прямоту.

– Так и есть.

Изучив линии на моей руке, Малик накрыл мою ладонь обеими руками и закрыл глаза. Казалось, он дрожит. Он отпустил мои пальцы и взял мое лицо в свои ладони, глядя в глаза… Вот только в мои глаза он точно не смотрел. Зрачки его исчезли; в тот момент я видела только белки. Напуганная, я попыталась отодвинуться, но он держал меня за голову с такой силой, что я взмолилась о скором возвращении Микки. Карусель сделала полный оборот, прежде чем Малик отпустил меня.

Он выглядел измученным, запыхавшимся, но говорил быстро.

– Как я и подозревал, это проклятие привязки. Но не самый обычный его вид. Оно было наведено… в спешке… со злобой. Ни одна ведьма не должна создавать привязку с таким гневом. – Поджав губы, он покачал головой. – Со злобой приходит тьма и неизбежно забирает что-то с собой. Проклятия следует накладывать с осторожностью и точностью. Проклятие – это искусство, а в вашем случае искусность заклинателя… под сомнением, скажем так.

– Что ж, может быть. – Я пожала плечами, вспомнив сложный ритуал, который провела мать Джульетты. – Вы сказали, тьма что-то забирает?

– Она забирает жизни, – уточнил он. – В этой небрежной работе задействованы несколько человек. – Он снова покачал головой. – Проклятие зацикливается, – пояснил Малик, очерчивая в воздухе круг. – Это просто ошибка. Проклятие мало чем отличается от компьютерной программы. Когда я смотрю на… как бы сказать яснее… на код, который создал привязку, то вижу ошибку. И она оставила отпечаток. Вы, – он указал на мой нос, – в опасности. Но есть третье лицо. Опекун, назовем его так.

– Значит, это не нормально? То, что проклятие бьет сразу по троим?

– Нет. Обычно лишь по одному – тому, кто проклят.

– И в данном случае это я? – Это казалось очевидным.

– Нет. – Он покачал головой. – Вас никто не проклинал.

– Да? – Я чуть не засмеялась. – Значит, я попала в ловушку чужого проклятия? Вот так везение.

Малик пожал плечами.

– Подробности мне неизвестны. Я вижу только основы. Намерение состояло в том, чтобы вечность мучить проклятого, отсюда и возник цикл. – Он взял паузу, прежде чем продолжить. Карусель замедлила ход, чтобы на нее поднялись новые люди. – Я чувствую, что должен кое-что сказать, но не уверен, что имею право. Мы с Ракель часто расходимся во мнениях по этому поводу.