договор он подписал с Римом, второй с Карлом. Карл отдал ему Тунис в благодарность за Мальту. Он лично сплавал на остров, посмотреть, что сталось с его артиллерией после обстрела из корабельных пушек сэра Питера и упросил его обменять Мальту на Тунис.

— И на сколько прочны позиции Питера внутри Османской Империи?

— Египет попытался взбунтоваться, и был залит кровью в буквальном смысле. Эти его бразильцы — дикие звери. Они пожирают пленников. Питер, оказывается, уже полгода назад захватил Месопотамию, напав на неё с юга. Войска от Медины он отвёл и ведёт переговоры о добровольном её вступлении в империю на льготных условиях.

— А вы говорите…

* * *

Дворец Топкалы я предложил шаху Мехмеду вместе с гаремом султана Сулеймана. Еще на стадии планирования нападения на Стамбул, я никак не мог решить, что делать с гаремом и главной женой Султана Сулеймана Роксоланой. Говорили, что она красива и умна, но брать её в жёны мне, почему-то, не хотелось. Мехмед моё предложение выслушал и попросил дать время подумать.

Я же решил заложить на гребне хребта в месте выхода двух родников новый дворец. На время строительства я попытался перебраться жить в Румельский замка, что находился на берегу Босфора, но случилась «оказия». Засевшие в крепости четыреста янычар, ворота открывать отказались.

Румельский замок возвели в 1452 году за пять месяцев перед атакой османами Константинополя. И вот уже почти сто лет он выполнял функции таможенного контроля, так как стоял в самом узком месте пролива. Течение прижимало корабли именно к этому берегу. А на противоположном берегу стояла небольшая Анатолийская крепость. Под прицелом пушек двух бастионов, проплывавшие мимо корабли вели себя скромно.

Надо сказать, что янычары за последнее столетие превратились в серьёзную силу, периодически противостоявшую султану. В 1524 году они даже восстали, требуя от султана Сулеймана Великолепного повышения денежного содержания и дополнительных преференций. Бунт был подавлен с большим трудом. Говорят, даже сам султан убил нескольких янычар. В тот раз янычары тоже попрятались в крепостях, и султану пришлось от них откупаться, потому что крепости не выполняли свои таможенные функции.

Сейчас, при захвате Истамбула, мои яванские и индонезийские воины вырезали около десяти тысяч янычар, заблокировав ночью их казармы, а остаток согнали на площадь Эйтмайдан, где расстреляли картечью.

Думаю, если бы султан Сулейман остался в живых, он бы одобрил мои действия. Янычары стали настоящим «бичом» империи и тормозом культурного и экономического развития. Если раньше это были великолепные воины, набранные из обращённых в ислам славянских рабов, то в последние десятилетия янычарами всё чаще становились дети османских вельмож, желавшие не воевать, а править и жить за счёт казны и поборов.

Янычары обкладывали торговцев и ремесленников данью, заставляли их выполнять за себя хозяйственные работы, а то и просто грабили на улицах. Поэтому горожане, услышав кличь: «бей янычар!» встали под наши зелёные знамёна с арабской вязью: «С нами Аллах!» и приняли активное участие в избиении.

По крайней мере, визирь Мехмед Паша, узнав от меня, что я уничтожил всех (я слегка приврал) янычар в Истамбуле, прочитал благостную молитву, хотя сам происходил из янычар.

В известной мне истории после подавления бунта, трупы бросали в Босфор и ещё долго, как писали очевидцы, турки не ловили в его водах рыбу и даже на некоторое время было закрыто судоходство. Моё послезнание уберегло нас от ошибочных действий. Нам это было ни к чему. Тем паче, что я любил принимать морские ванны и не видел удовольствия принимать их в окружении плавающих мёртвых тел. Поэтому тела всех погибших в Истамбуле погрузили на корабли и вывезли далеко в море.

Меня, появившегося в Истамбуле через три дня после его взятия, жители города внесли на руках. В буквальном смысле слова. Накануне было объявлено, что султан Сулейман погиб от моей руки, как и многие военачальники и вельможи, а я, Питер Ибн Араби[18], узурпировал власть, так как не мог мериться с притеснением османского народа султаном и его янычарами.

Я заранее провёл переговоры с суфийскими дервишами из ордена Бекташи и получил полное понимание моей внутренней и внешней политики, и их поддержку.

Тут надо пояснить, что в Османской Империи в это время ещё не было главенства шариата. Султан Сулейман и предыдущие султаны поддерживали и поощряли дервишей-бекташей, а те не очень-то были и мусульмане, в современном понимании этого слова.

Как рассказывали, основатель Ордена Хаджи-Бекташ даже не молился и вообще не придерживался шариата. И такой «культ» в османской империи продолжался, как я знал, до начала девятнадцатого века, когда совсем расформировали корпус янычар. Это, если брать «нормальную» историю. А здесь я янычар «расформировал» значительно раньше, но принципы, продвигаемые бекташами, мне нравились. Основные идеи ордена заключались в уважении к другим людям и терпимости. У них было очень много от христианства, даже крещение и почитание евангелия от Иоанна.

Бекташи, в своё время, стали учителями янычар, с которыми дервиши сблизились в 15 веке. Все янычары были приписаны к ордену, и шейх бекташ (настоятель) дервишей был почётным командиром 99-й роты янычарского корпуса.

В конце XV века во главе ордена встал Балым-Султан, выступивший систематизатором и реформатором учения бекташей, которым, как я уже говорил, благоволил и султан Сулейман Первый.

Меня устраивало, что бекташи разделяют общесуфийскую доктрину, введенную Ибн Араби в 13 веке и обозначающую «единство Бытия», вторичность видимых различий, поскольку если Бог есть, то все остальное по сравнению с ним иллюзорно, ничто не может Его заслонить и Он во всем. Ибн Араби оставил после себя около 800 сочинений. Я прочитал, в своё время, пять из них.

«В шестнадцатом веке религии ещё были так близки», — вздыхал я, слушая Балым-Султана[19] — последнего суфия дервишей.

— Приходите на службу в Суфийский собор, и вы всё поймёте, великий шахиншах Араби.

— Да, Балым-Султан! Я думаю вернуть Софийский Собор христианам. Как вы на это смотрите?

— Положительно, великий шахиншах Араби. Это будет очень правильное решение. Но не запрещайте и нам молиться в соборе. Это ведь не Софийский, а Суфийский Собор.

— Не понял. Поясните, — удивился я.

— Собор возводился как центр божественной мудрости и не посвящался ни одному из пророков. А божественная мудрость в единении, а не в разобщении. Не могут руки и ноги существовать отдельно от тела.

Я улыбнулся про себя и не нашёлся, что ответить. Конфессиональные нюансы от меня были далеки.

— Балым-Султан, я тоже за единство, но даже в семьях враждуют брат с братом. Если нет отца… Кто-то