– Короче, вы понимаете… Что алиби есть – хорошее, плохое, не важно, – это только хорошо. Этот говнюк нам может все карты спортить. Его сажать нельзя даже за растление…

– Как это – нельзя? – спросил Юра.

– Очень просто. Директор школы. Коммунист. Семьянин, на хрен… Я с «первым» сегодня говорил по телефону, он же тоже в курсе. Он так и сказал – жопа, если узнают в республике, то всё, вылетаю пробкой с первого секретаря обкома…

– А при чем тут все остальные? – спросил Юра. – Каждый отвечает за себя. Если директор – урод…

– Молодой еще ты, ни хрена не понимаешь. – Прокурор затушил сигарету в пепельнице в форме спутника. – Когда такое – всем есть дело, все причастны… В общем, все уже продумано. Директора мы выпускаем, но даем по шапке – раз, и ставим наблюдение – два. Чтобы не дай бог… Дорабатывает до конца учебного года – и подает заявление по собственному желанию. После этого пусть едет в другой город – только чтоб подальше, – квартиру там меняет, устраивается в школу – простым учителем. И местная милиция его, естественно, берет под наблюдение… Чтобы не утворил чего опять… Девке, с которой он это… даст рублей пятьсот или тысячу. Она, кстати сказать, оторва еще та, и мамаша такая же. Так что им это только на руку… Повторяю, это только хорошо, что алиби есть, что к тем делам не причастен… Потому что если б оказалось, что это он… Сами понимаете, какой шухер был бы, там уже ничего нельзя было бы сделать…

– Его алиби хлипкое, – сказал Юра. – Только жена говорит, что был дома. Больше никто…

– Ну и ладно, ну и хорошо. Опять же, есть хоть какие-нибудь доказательства его причастности к тем преступлениям?

– Нет пока. Но мы его еще и не проверили толком.

– И не надо. Понятно? – Прокурор посмотрел на Юру. – Все, вопрос закрыт.

Юра ехал на «Урале» по Рабочему поселку. На остановке из троллейбуса высыпались тетки с сумками, мужики в заношенных пиджаках, засаленных брюках и сандалетах, на ходу вытаскивая из карманов пачки «Астры», спичечные коробки. Бабки у продовольственного магазина продавали редиску, разложив кустики на газетах.

Справа стояло новое семиэтажное здание областного архива с красно-белым лозунгом «Мы придем к победе коммунистического труда», за ним начинался забор автоколонны, покрашенный в зеленый цвет.

На пустыре между архивом и автоколонной стояли двое металлических ворот без сеток. У одних ворот столпились с десяток пацанов лет по четырнадцать – пятнадцать.

Юра остановил мотоцикл неподалеку, поглядел на пацанов. Они глянули на него и тут же отвернулись. Пацан в синих хлопчатобумажных спортивных штанах махнул рукой другому, идущему от магазина. В сетке у того был батон и две бутылки кефира с зелеными крышками из фольги.

– Э, Зуба, – крикнул пацан, – иди, попробуй забить Кощею. А то никто ему сегодня не может забить… Нейкий он непробиваемый…

Зуба положил сетку в траву, подошел к мячу. На воротах стоял полный невысокий Кощей в больших потертых замшевых перчатках.

Зуба разбежался, ударил по мячу, вскрикнул, запрыгал на одной ноге. Мяч откатился на полметра. Из него посыпались песок и камни. Пацаны заржали.

* * *

Юра остановил мотоцикл. Слева тянулась лесополоса, сквозь деревья – еще без листьев – видна была насыпь железной дороги. Справа зеленели на поле свежие всходы, за полем начинались деревенские дома. На машинном дворе «Райсельхозтехники» стояло несколько тракторов и комбайнов.

Юра дошел до конца лесополосы. От переезда катился пассажирский поезд. Промелькнули, один за другим, зеленые вагоны. Юра подошел к проходу под насыпью. С бетонной опоры капала в лужу вода. Он обернулся. По тропинке вдоль поля бежал в сторону города лысый мужик в черном спортивном костюме.

Юра прошел под насыпью, зашел в лесополосу на другой стороне, сделал несколько шагов по тропинке. Хрустнула под его ногой улитка.

Впереди шла девушка в желтой юбке и серой ветровке. Юра ускорил шаг, обогнал ее.

– У вас сигареты не будет? – спросила девушка.

Юра остановился, она тоже. Ей было лет шестнадцать, невысокого роста, волосы собраны сзади в хвост, по бокам заколоты двумя красными заколками.

Юра вынул из кармана «Космос», дал ей сигарету, взял себе, прикурил зажигалкой обоим. Девушка затянулась, выпустила дым.

– Что ты здесь делаешь так поздно? – спросил Юра.

– Домой иду… Я гуляла с Ленкой… ну, подругой… она – с Рабочего… А мы живем на «Абиссинии»… – Она показала рукой вперед. – Это напротив станции Буйничи, только через пути перейти.

Юра кивнул. Просигналил приближающийся поезд, загрохотал, проезжая мимо по насыпи.

Юра схватил руку девушки, заломил, потащил ее с тропинки в лесополосу, другой рукой ударил сзади по голове.

Юра и Оля сидели на бетонном немецком доте с дырками от пуль. Рядом стоял «Урал» Юры.

Внизу, под обрывом, зеленели луга, за ними виднелся Днепр, на другом его берегу – ряды панельных домов и дымящие трубы.

На берегу реки стоял «Москвич», возле него на покрывале сидели несколько человек. Из приемника «Москвича» звучала песня:

Ах, белый теплоход, бегущая волна,

Уносишь ты меня, скажи куда…

Рядом с «Москвичом» пацаны играли в футбол на поле с самодельными деревянными воротами без сеток.

– Это – немецкий дот, – сказал Юра. – Сокращенно от «Долгосрочная огневая точка». Наши наступали оттуда, из-за Днепра. – Он показал рукой. – Таких дотов несколько штук осталось по всему городу…

Оля придвинулась ближе к Юре, положила голову ему на плечо.

– Когда у тебя закончится сессия? – спросил Юра.

– В конце июня должна… Потом месяц практики, а в августе – каникулы.

Игра остановилась. Два пацана стали драться.

Остальные, обступив их, наблюдали. Один упал на траву, второй молотил его ногами.

– А я возьму в августе отпуск, и мы поедем на море, – сказал Юра, – в Крым…

Юра обнял Олю за плечи. Игра продолжилась, пацаны снова забегали по полю. Со стороны речного порта плыл буксир, тянул за собой баржу. Низко летел самолет-«кукурузник».

Автобиография реальности

Владимир Козлов вошел в литературу начала 2000-х буднично и непринужденно – словно толкнул плечом входную дверь в подъезд. Вышедшие одна за другой книги «Гопники», «Школа», «Варшава», «Плацкарт», «Попс», повествующие о жизни провинциальных советских подростков, ставших «потерянным поколением» граждан развалившейся империи СССР, принесли писателю заслуженную популярность как в молодежной среде, так и в кругу искушенных интеллектуалов.