Андижан является, наверное, самой страшной страницей в истории постсоветского пространства. И точно самым страшным эпизодом моей журналистской работы. Так вышло, что мы (я и фотокор «Коммерсанта» Василий Шапошников) были одними из немногих журналистов, находившихся в Андижане после расстрела и считавших лежавшие на площади трупы горожан.

После той трагедии для меня кое-что стало более ясным – но не «кто?», «почему?» и «зачем?». Я уяснил, пожалуй, только то, что я обязан вспоминать об Андижане, говорить и писать о нем снова и снова. А еще бороться с мифами и призраками – в первую очередь с мифом о международном терроризме, который якобы виноват в произошедшем. Вовсе не мифический терроризм расстреливал разбегающихся по городу людей, и не он отправил в тюрьму полгорода – по крайней мере всех, с кем я разговаривал в те дни. Призрак терроризма виноват только в одном – в том, что Андижан благополучно забыли.

16 мая 2005 года

В минувшие выходные в Андижане похоронили жертв мятежа акромистов и его расстрела. Количество жертв до сих пор неизвестно, потому что никто даже не пытался их сосчитать. Журналистов в Андижан не пускали, и лишь мне удалось побывать в мертвом городе.

Иностранных журналистов в Андижане нет. По крайней мере, об этом сообщают все официальные узбекские органы власти. Уже на следующий день после расстрела на главной площади в Андижане тех журналистов, кто был в городе во время митинга в пятницу, эвакуировали.

– В семь утра в субботу мы были на площади, – рассказывает мне немецкий журналист Маркус, – нас арестовали, три часа продержали в участке и сказали, что если мы не уедем в течение получаса, то на нас будут нападать. Сейчас мы в Фергане. Мы подождем и попробуем вернуться, хотя это, конечно, вряд ли. Сейчас они уже никого внутрь не впускают.

Правда, мне попасть в Андижан все-таки удалось.

– Сейчас мы будем проезжать через перевал, но на блокпосту ты говори, что турист и едешь в Коканд, – инструктировал меня таксист. – Это древний город, они обязаны пропускать. Говори, что на экскурсию. А там уже, около Андижана, я как-нибудь проберусь сельскими тропами.

Дорога в Андижан просто сказочная. Сначала белые вершины гор, потом залитые солнцем хлопковые поля и сочная зелень деревьев, почти на каждом телеграфном столбе аисты.

К городу мы подъезжаем проулками, долго петляя.

В Андижане мало людей. Половина города перекрыта – улицы, ведущие в старый город, перегорожены грузовиками. Повсюду люди с автоматами: и в камуфляже, и в штатском. Они держат стволы так, как будто целятся по ногам, а когда подходишь к ним ближе чем на 50 метров, вскидывают оружие и смотрят на тебя через мушку.

В центр, в старый город, большинство таксистов ехать отказываются.

– Вот вчера один таксист взял подвезти беременную женщину, – жалуется мне шофер, – повез ее как можно быстрее, через старый город. Военные обоих расстреляли – и ее, и его.

Такси доезжает только до вокзала, а дальше стоят автоматчики. Идем пешком. Где-то в километре от главной площади я вновь замечаю такси.

– Вам на площадь? Я все равно туда еду, подвезу.

Проезжаем недолго. Впереди появляются человек шесть, которые на белом полотнище несут тело.

– Прости, брат, – извиняется таксист, – высажу тебя. Я тут сейчас трупы вожу. Так что мне надо его погрузить.

Мы выходим из машины, и тело пытаются втащить на заднее сиденье.

Такси в Андижане очень маленькие – это автомобили TICO, производимые на здешнем заводе «Уз-Дэу», по размерам – не больше «Оки». Тело полностью на заднее сиденье не помещается, и шофер открывает заднюю дверь. Труп затаскивают через нее. Но ноги, завернутые в белую материю, все равно остаются торчать.

Мы идем дальше на площадь.

– Вы из Москвы? Идите туда, посмотрите. Ваша программа «Время» говорит, что убитых всего девять человек. Да их же там были тысячи! – говорят мне идущие навстречу прохожие.

На площади сначала я вижу обгорелый кинотеатр. Его подожгли в пятницу, он горел целый день, и только ночной ливень его погасил. От кинотеатра начинается газон, он тянется вдоль здания областного хокимията (администрации), напротив – памятник средневековому правителю Узбекистана Бабуру. Там и разложены трупы. Сейчас их не больше 50. В основном молодые парни. Тела лежат в ряд и до плеч накрыты тряпками. У многих лица в крови. Один из них как будто все еще пытается закрыться рукой от выстрела. Еще у одного почему-то связаны руки.

– Это только те, кого не опознали, а так почти что всех уже забрали. А вообще, вы знаете, утром сюда приезжали грузовики, пять или шесть, они забрали тела всех женщин и детей. Их были сотни. Их отвезли вон туда, за город, там, где холмы. И там сбросили в одну общую яму. Прямо как мусор! – кричат в толпе.

– А кто это сделал? – спрашиваю я.

– А кто все это сделал? Власть!!!

В это время около памятника Бабуру, метрах в двадцати от трупов, продолжается митинг. Выступает русскоязычный пенсионер.

– После того, что здесь шло, после того, как пролито столько крови, Каримов больше не имеет морального права оставаться президентом!

Не все в толпе понимают по-русски, но последнюю фразу все поддерживают.

Я отхожу от трупов. Они хотя и лежат в тени, из-за жары уже начинают издавать ощутимый запах. К тому же вокруг них продолжают толпиться люди, пытающиеся кого-то опознать.

Один из митингующих отправляется вслед за мной и начинает рассказывать историю произошедшего.

– Вот по телевидению говорят, что боевики прикрывались женщинами и детьми. Это неправда! Они вообще не брали в заложники женщин и детей. Это же были их собственные семьи, этих осужденных, их сторонников. Мы были вчера на площади. Тут женщины сели в круг, а мужчины вокруг них, прикрывая их собой. Но потом вечером приехали бэтээры и стали стрелять во всех без разбора: и в женщин, и в детей, и в стариков.

– И сколько же погибло? – спрашиваю я.

– Тысяча, а то и две.

– Да нет, поменьше. Наверное, около пятисот, – вступает в разговор еще один мужчина.

– Да нет, ты сам подумай! – возражает первый. – Здесь только, на площади, было тел около семисот, еще несколько сотен на улице Чулпан. Ведь в пятницу вечером военные из мегафона пообещали, что дадут людям уйти с площади и не будут их трогать. И тогда часть толпы одной колонной отправилась на улицу Чулпан. С собой же они взяли и заложников. Но там их ждала засада, их всех положили.

– А кто у них был в заложниках?

– Несколько милиционеров, прокурор города, несколько сотрудников налоговой полиции и несколько человек из хокимията. Человек 20. Их всех расстреляли. Свои же, военные.

– Неужели власти расстреливали своих же?