Был ли я счастлив, когда снова увидел мастера? Можете смело биться об заклад — был. Затрепетало ли мое сердце, когда он распахнул объятия и прижал меня к своей груди? Да, сердце затрепетало. Полились ли слезы из глаз у обоих? Да, и еще как полились. Смеялись ли мы, ликовали, сплясали на радостях джигу? Да, мы сплясали джигу, сто раз и еще сто раз.

Мастер Иегуда сказал:

— Никогда больше глаз с тебя не спущу.

А я сказал:

— Я сам больше один никуда не пойду, ни за что в жизни.

Существует избитая, старая поговорка, о том, что люди ничего не ценят, покуда не потеряют. Разумеется, мудрая поговорка, однако не могу сказать, будто она была правильна в отношении меня. Я сразу понял, что я теряю, и все время знал, чего был лишен, — с тех пор, как меня выкрали из кинотеатра в Нортфилде, штат Миннесота, и до тех, пока снова не увидел мастера в Рапид-Сити в Южной Дакоте. Пять с половиной недель я только и оплакивал все самое дорогое и любимое и теперь готов был поклясться перед всем белым светом, что ни одна радость на свете не сравнится с той, которую чувствует человек, вернувший себе отнятое. Никакой успех перед зрителями так не кружил мне голову, как мысль о том, что я вернул себе прежнюю жизнь.

Наше воссоединение произошло в Рапид-Сити, потому что именно туда я попал после бегства от Склиза. За состоянием своей машины этот раздолбай, сидевший всегда на мели, разумеется, не следил, так что, пробежав миль двадцать, она окончательно сдохла. Если бы не один торговый агент, который меня подобрал на дороге уже ближе к вечеру, возможно, я до сих пор бы бродил по тамошним пустошам, тщетно взывая о помощи. Я попросил агента подбросить меня до ближайшего полицейского участка, а там, выяснив, кто я такой, меня приняли будто наследного принца Бамбонга. Меня накормили горячим супом и «хот-догами», меня переодели и пустили вымыться в теплой ванне, меня научили играть в пинокль. На следующий день, до приезда мастера, я успел четыреста раз попозировать перед репортерскими камерами и двадцать раз дать интервью. Вечером в участок, в надежде нарыть какой-нибудь матерьяльчик, заглянул внешкор из местной газеты, а так как статьи о моем похищении больше месяца не сходили с первых страниц, он, конечно, меня узнал и, конечно же, раззвонил. Вот эти стервятники и слетелись. Вспышки камер мелькали без передышки, будто фейерверк, а я стоял перед журналистами все то мгновенно промелькнувшее утро и отчаянно врал, как будто перехитрил похитителей и сбежал, чтобы им не достался выкуп. Думаю, изложи я честные факты, вышло бы не менее впечатляюще, однако я не удержался от преувеличений — соблазн оказался слишком велик. Я наслаждался своей новой славой, а от того, как на меня смотрели журналисты, как ловили каждое мое слово, голова вскоре пошла буквально кругом. В конце концов, я был человек шоу-бизнеса, и мне никогда не хватило бы духа обмануть ожиданий столь благодарной аудитории.

Конец этому безобразию наступил в тот момент, когда в комнату вошел мастер. Весь следующий час ушел на объятия и слезы, однако этого публика не увидела. Нас отвели в заднюю комнату, и мы рыдали друг другу в жилетку, а нашу дверь охраняли двое полицейских. Потом были сделаны заявления, подписаны бумаги, а потом мастер забрал меня и повел, расталкивая локтями толпу собравшихся возле полиции доброжелателей и просто зевак. Нам радовались, кричали приветствия, однако мастер только один раз остановился, ровно настолько, чтобы раз улыбнуться и приветственно помахать рукой, после чего немедленно запихнул меня в автомобиль с водителем за рулем, который ждал нас на стоянке. Через полтора часа мы оба уже сидели в отдельном купе, в поезде, направлявшемся на Восток, в Новую Англию, к песчаным дюнам Кейп-Кода.

Кажется, только к полуночи до меня дошло, что едем мы не в Канзас. Я до того торопился рассказать, объяснить, отчитаться, что мысли в голове крутились, как молочные пузыри в электрическом миксере, но когда мы выключили свет и улеглись по полкам, я вспомнил о миссис Виттерспун. К тому времени мы проболтали уже часов шесть, а тем не менее мастер тоже ни разу о ней даже не заикнулся.

— Почему мы не едем в Вичиту? — сказал я. — У нас что, хуже, чем на Кейп-Коде?

— Вичита прекрасное место, — сказал мастер, — только сейчас там слишком жарко. Тебе, Уолт, полезно побыть на берегу океана. Быстрее войдешь в форму.

— А миссис Виттерспун? Она к нам приедет?

— На этот раз нет, сынок.

— Почему? Помните, как мы ездили во Флориду? Ей так там понравилось, из воды было не вытащить. Такая была счастливая, когда барахталась в волнах.

— Возможно, ты прав, но, однако, в этом году купаться в океане она не будет. По крайней мере, не в нашей компании.

Мастер Иегуда вздохнул, и от этого тихого, печального вздоха темнота наполнилась дрожью, а я, хотя устал до полусмерти, тут же вскинулся, чувствуя, как заколотилось сердце.

— Да? — сказал я, стараясь не выдать тревогу. — А почему?

— Мне не хотелось рассказывать об этом сегодня. Но коли ты сам заговорил, то, думаю, нет никакого смысла молчать.

— Молчать о чем?

— Леди Марион намерена довести дело до конца.

— До конца? До какого конца?

— Миссис Виттерспун обручена, и скоро у нее свадьба. Если все пойдет, как задумано, она предстанет перед алтарем накануне Дня Благодарения.

— Она что, женится? То есть, хотите сказать, миссис Виттерспун намерена вступить в законный брак, на всю жизнь?

— Вот именно. И получить кольцо на палец и мужа в постель.

— А разве не вы муж?

— Не говори глупостей. Я здесь с тобой или нет? Так как я могу там с ней готовиться к свадьбе, если я здесь с тобой?

— Но вы же ее главный хахаль. У нее нет никакого права так с вами поступать. Она же должна была вас спросить.

— Ей пришлось это сделать, и я не стал отговаривать. Но эта женщина одна на миллион, Уолт, и я не хочу, чтобы ты говорил о ней дурно.

— Дурно? Да я скажу о ней чего захочу. Она, значит, вас выставила, а я, значит, молчи?

— Никто меня не выставил. У нее связаны руки: она дала обещание и доведет дело до конца. На твоем месте, мой мальчик, я благодарил бы ее за это решение минимум раз в час лет этак пятьдесят.

— Благодарил? Да я в рожу плюнул бы этой шлюхе, мастер. Плюнул бы и послал бы куда подальше — сучка двуличная.

— Ты перестанешь сердиться, когда узнаешь, почему она это сделала. Она полюбила одного молодого человека по имени Уолтер Клерборн Роули и сделала это ради него, и она самая храбрая, самая бескорыстная из всех людей, которых я знал.

— Бред собачий. Я-то при чем? Меня и в Вичите-то не было.

— «При чем» пятьдесят тысяч долларов, шпендрик ты мой. Думаешь, такие деньги на кустах растут? Когда мы начали получать требования о выкупе, нам пришлось действовать.

— Деньги немаленькие, конечно, но мы заработали раза в два больше.