Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Загадки, загадки… – пробормотал я. – Послушай, Йенс. Как ты думаешь, есть ли у всего этого цель? Или это какие-то случайности?
– Не знаю, – признался Йесн. – Один голландец, мой друг, считает, что все это, – немец повел рукой, – огромная военная школа. Ребята и девчонки копируются какой-то цивилизацией, их помещают сюда, через какое-то время тех, кто остается жив, забирают куда-то на службу.
– Вообще-то похоже… но глупо, – заметил я. – Все пущено на самотек – мол, живите, как хотите… Ну ладно, ты не знаешь, но что ты думаешь?
– А ты скажешь мне, что думаешь ты? – Я кивнул, Йенс вздохнул: – Хорошо. Я не верю в инопланетян и все такое прочее. Мне кажется, мы просто попали в какой-то пространственный разлом, канал, называй, как хочешь.
– Знаешь, я думаю так же, – сказал я. – Но это ни фига не объясняет всего остального. Оружия, того, что здесь, ты говоришь, не взрослеют…
– Объяснить можно все, – возразил Йенс.
– Притянуть за уши можно все, – ответил возражением я. – Ты не знаешь, давно ли все это действует?
– Точно не знаю, – покачал головой Йенс. – Но мы находили могилы начала XVIII века.
– А тут что, по одному отряду из каждой страны? – продолжил расспросы я.
– Нет, – ответил немец. – Неразбериха с этим, как и со многим другим. Но не по одному – точно. И не спрашивай о попытках объединения. Слишком много людей, слишком огромны расстояния. Если отряд встречает другой во время схватки с урса – так почему-то называют здесь чернокожих тварей, – помогает, чтоб по-другому было, я не слышал даже. Но это все. Ну, есть еще друзья в разных отрядах, не без этого. Но встречи нечасты, случайны даже. Знаешь, тут многие возвращаются к обычаям предков. – Йенс потянул себя за одну из кос. – А кое с кем просто становится опасно иметь дело… В какой-то степени это Нэверленд, страна, где никогда не вырастают. Читал про Питера Пэна?
– Да, – кивнул я. – Скажи, Йенс, а тут… м-м… рождаются дети?
– Ты скучаешь по дому? – вместо ответа спросил он. Я снова кивнул. – А хочешь вернуться?
– Нет, – ответил я. И объяснил: – Мне хочется домой, Йенс. Очень хочется, до… до слез. Но я понимаю, что теперь я там лишний. Я люблю маму, но она меня не может любить. Я скучаю по ней, но она по мне не может скучать. Для меня она пропала, но я-то для нее не пропадал… Если я вдруг вернусь, что я скажу ей? Она разве что поразится невероятному сходству и скажет: «Мальчик, иди домой. Олег в школе, он скоро придет…» Мне – всем нам – придется жить здесь. И я хочу знать, как и для чего.
– Как и для чего… – повторил Йенс. – Как и для чего – это вопрос… Знаешь, по чему я больше всего скучаю? По своему видеомагнитофону. Я всего месяц им попользовался. Знаешь, что такое видео?
– Нет. – Я покачал головой.
– Эх ты, человек из-за железного занавеса, – необидно усмехнулся он. – Это магнитофон, но воспроизводит не только звук, но и… изображение.
– Ого, – вежливо сказал я. – А откуда ты знаешь русский?
– Я его начал учить в восемьдесят пятом, когда у вас началась перестройка, – объяснил Йенс. – Думал съездить в Россию.
– В каком-то смысле твоя мечта сбылась, – заметил я.
Йенс хмыкнул:
– Да уж…
– Слушай. – Я сел удобнее. – А сколько вообще тут можно… ну, протянуть?
– Говорят, в среднем – пять лет, – спокойно ответил Йенс. – Я видел одного финна, он попал сюда в начале века…
– В начале века?! – на этот раз я действительно был потрясен.
– Да. Но это не просто исключение. Это потрясающий случай. В среднем пять лет, – повторил он. – Хочешь еще один совет? Тренируйтесь. Учитесь стрелять. Учи своих фехтовать. Сам учись боксировать, бороться, и другие пусть учатся. Учитесь метать ножи. Учитесь. Учитесь. Учитесь. Тренируйтесь. И лучше не оставайтесь на одном месте… У тебя есть блокнот или бумага?
– Нет, – покачал я головой.
– Черт… – Он достал из кармана самодельной куртки потрепанный толстый блокнот с огрызком карандаша. – Смотри, я начерчу и напишу кое-что…
Луна светила ярко, да еще и отражалась от воды. Йенс стал быстрыми и точными движениями набрасывать карту – Европа, север Африки, Малая Азия… Местами он ставил крестики и, задумываясь, писал мелким почерком по-русски – объяснял, кого можно встретить в этих местах. Указал он и несколько постоянных поселений.
– Та зеленоглазая с аркебузой, – вдруг спросил Йенс, вырывая двойной лист из блокнота, – которая подбежала к тебе, а потом перевязывала – твоя девчонка?
– Да, – коротко ответил я. (Танюшка-то не слышит.)
– Береги ее, русский. Ты спросил – могут ли тут рождаться дети? Нет, не могут. Заниматься сексом – да, тут это делают, часто и неплохо, но дети – почему-то нет… Ну что ты смутился?
– Я? Глупости… Родиться тут, чтобы вырасти с мечом в руках и умереть? Знаешь, Йенс, я никогда не думал о своих детях. Но не уверен, что хочу для них такой жизни. Я хочу разобраться. И сделать так, чтобы… не знаю, как. – Я сбился и умолк.
– Я сказал тебе, что не верю в пришельцев и прочую чушь. – Йенс почесал нос. – Я не верю, это так. Но я не верю и в то, что здесь все происходит само по себе. За этим кто-то стоит. Это видно хотя бы по тому, как действуют урса. И еще по тому, как они интенсивно атакуют тех, кто забирается слишком далеко к югу. Мы это на себе испытали.
– Значит, есть что-то на юге? – быстро спросил я.
– Может быть, – согласился Йенс.
– Город Света, про который говорил болгарин?
– Не знаю, – признался немец. – Все, что угодно. Или все-таки ничего… Знаешь, в чем беда нашего образования? – вдруг спросил он. – Чем больше ты знаешь, тем труднее тебе принять решение. Туповатым всегда легче с этим… Вот это все, что я могу рассказать тебе.
Мы снова надолго замолчали. А костер горел, и смеялись вокруг него ребята и девчонки, и с десяток луженых мальчишеских глоток грянули:
Тренируйся, бабка,
Тренируйся, Любка,
Тренируйся, ты моя
Сизая голубка!
А в ответ Игорек Северцев в ужасе завопил:
– Замолчите, несчастные! Как вы поете?!
«Пять лет, – подумал я. – В среднем пять лет». Мне стало холодно, словно от реки подул ледяной ветер.
– Олег. – Я почувствовал, как рука Йенса легла на мое колено. – Я раньше тоже думал об этом. Ты прав, мы живые люди, мы хотим жить, и как-то не утешает та мысль, что дома еще кто-то остался. В начале всего этого я просыпался в поту и плакал: «Меня не будет!» А сейчас этого нет. Просто печально – столько хочется увидеть и узнать, а времени может не хватить…
– Я не о себе подумал, – скомканно сказал я. – Знаешь, Йенс, правда не о себе… Понимаешь, эти ребята и девчонки – они не просто мои друзья. Они… как бы сказать? Попробуй понять. У меня много… было много знакомых, мне даже казалось, что они – мои друзья. А потом я понял, им было все равно, какой я. Они мной вполне довольствовались, не пытались заставить меня быть лучше, чем я есть. А с этими, – я мотнул головой назад, – я ссорился и ссорюсь. Потому что им не все равно, какой я и что со мною. И мне не все равно… Не все равно, что с ними будет…