Результатом осознания философами относительности и условности ролей субъекта и объекта при изучении истории и культуры стал отказ от субъект-объектной категориальной схемы и переход к схемам социально-культурного и производственного взаимодействия человеческих сообществ, культурных традиций, «объективированных субъектов» и «субъективированных объектов» в процесс исторической практики.

В частности остается в прошлом стремление приверженцев исторического материализма объяснять исторические процессы как результат изменения только производительных сил и производственных отношений (первичность материальных причин) и рассматривать культурные, конфессиональные и т. п. события только как «надстройку». Такая односторонняя схема уступает место картине взаимного влияния процессов различной природы.

2. Научный подход ограничивает поле своего внимания и обсуждения, присуждая звание «реальных» только тем объектам, отношениям, событиям, которые выдерживают «экзамен» верификации и редукции. И оставляет вне поля дискурса те представления, явления, сущности, которые для многих гораздо важнее, ценнее и потому реальнее, чем многие материальные объекты и события, до которых человеку нет никакого дела. Это относится в первую очередь к сущностям, связанным с эмоциональными, интуитивными, парапсихическими феноменами и функциями сознания, определяющими Смыслы человеческой жизни.

Такой принцип определения реальности ведет к отчуждению человека от остального мира, к нигилизму и потере смысловых ориентиров бытия.

3. Современное научное мировоззрение – философская основа для сферы рационального познания и технологического овладения человечества окружающим миром. Жизнь и деятельность человека не ограничивается этой сферой, в нее не укладываются общественные и гуманитарные науки, сфера смыслов и идеологий.

Основной вопрос философии. Во времена духовного кризиса появляется и даже обостряется интерес к философии. Человеку нужен Смысл, а значит надо знать, что реально, что иллюзия, куда мы идем и что надо делать. Философские системы отличаются друг от друга ответом на главный вопрос философии. (Марксисты называют его основным, М. Хайдеггер – ведущим, Leitfrage). Человек с самого зарождения прекрасно знал, как много вокруг морока, обмана, неподлинного. Человеку непосредственно даны все его ощущения и впечатления, идущие от органов чувств, а также мысли, образы, желания, воспоминания, предчувствия, которые возникают у него в голове. Очевидно, признание всех наших представлений одинаково реальными, – такая позиция пуста и бесплодна. Вот простейший бытовой пример. Быть уверенным на 100 % в реальности того или иного события, даже происходящего в данный момент, мы не можем. Когда мы непосредственно видим излом ложки, наполовину опущенной в стакан с водой, мы только верим, что ложка не сломана, исходя из своего прежнего опыта. Тем более это верно в отношении события прошлого или территориально удаленного. Поэтому для философии основным вопросом всегда был вопрос выявления, что есть «настоящая реальность», несомненная и безусловная.

Как же отвечали на него философы?

Эммануил Кант разделил реальность вещи на два разряда – «вещь-для-нас» и «вещь-в-себе». Мы всегда имеем дело только с вещами-для-нас, феноменами. Феномен – это явление, данное нам в ощущениях или конструируемое рассудком на их основе. У нас нет способов и инструментов узнать что-либо о вещи-в-себе, ноумене, соответствующем феномену. Другие философы делают совсем разные выводы из этой констатации.

Эдмунд Гуссерль: о вещи-в-себе ничего не знаем? – А нам и не нужно ничего знать о ней. Надо разобраться с феноменами (то, на что направлено наше сознание) и с нашим сознанием как органом познания истины, очистить его от психологизма, исторических, расовых и иных особенностей субъектов познания. Это первый шаг выделения «подлинной» реальности, с которым согласны практически все философы, – очищение явлений, наших исходных впечатлений, т. е. предметов восприятия и сознания, а также самого сознания от дефектов психики, от групповых, расовых и прочих особенностей человека. Предметы и представления, реальность которых утверждена таким процессом очищения, Э. Гуссерль называет феноменами.

В период становления научного мировоззрения гораздо более важным для идейной борьбы того времени было отделить сферу науки от религии. В философии это проблема разделения материи и духа.

Материалисты верят, что знания о мире, полученные с соблюдением научной методологии – это не только феномены, т. е. воспринимаемые пятью органами чувств, и понятия, конструируемые разумом на их основе, это отражение реальных предметов и законов их движения (т. е. по Канту, вещей-в-себе, ноуменов). Это единственная реальность – материя. Она «дана нам в ощущениях». При этом все свойства вещей и связи, отношения между ними содержатся в наших представлениях, феноменах. Так что на долю вещи-в-себе как некой непознаваемой сущности ничего не остается. Сам вопрос Маркс формулировал так: что первично – дух, идея или материя?

Артур Шопенгауэр. О любом объекте исследователь имеет только свое представление. Но это Шопенгауэра не удовлетворяет. Действительно ли «мир проходит перед нами как бесплотное сновидение, или призрак, не достойный нашего внимания»? «Мы хотим знать смысл этих представлений. Этот смысл… остался бы навсегда скрытым, если бы сам исследователь был только чисто познающим субъектом, крылатой головой ангела без тела… Но ведь он сам укоренен в этом мире».

Здесь Шопенгауэр в прекрасном образе выразил ту неудовлетворенность, которую высказывали многие философы. Это неудовлетворенность «чисто научным» определением истины, согласно которому достоверность любого факта-представления подтверждается только его закономерно-причинными связями с другими такими же фактами-представлениями, а истинность каждого утверждения удостоверяется лишь его логическими отношениями (пусть даже установками и правилами действий, подтвержденными практикой) с другими утверждениями. Для изучения природных явлений и взаимодействия с природой этого, возможно, достаточно. Здесь успешность практики подтверждается соответствием результатов эксперимента – показаниями пяти органов чувств человека или, скажем, объемом производимой продукции. Но для жизни общества, для истории такое понимание истины делает его неприемлемо релятивистским, безосновным, беспочвенным, поскольку у каждого исторического субъекта – своя практика и свои критерии ее успешности.

Шопенгауэр дает следующий ответ на эту неудовлетворенность. Любой объект – только мое представление. Любой, кроме собственного тела. Здесь объект (то, что вызывает представление) и субъект (воспринимающий его) совпадают. Тело и все его взаимодействия с другими объектами появляются в сознании не только как представления, но и как боль, желания, способность выбирать и оценивать. Этот иной вид знания о своем теле по сравнению с другими представлениями (объектами) Шопенгауэр называет волей.

Строго говоря, из этого соображения следует позиция, близкая к солипсизму Беркли и Фихте. Мир состоит из моих представлений обо всех объектах и из того особого вида знания, которое я имею только о самом себе – моей воли. Эту позицию Шопенгауэр признает теоретически неопровержимой (теоретический эгоизм) и встречающейся на практике, когда «только собственную личность рассматривают как действительную, а во всех остальных видят лишь призрака и соответственно обращаются с ними (практический эгоизм) [23, с. 96]. Однако он не принимает этой позиции всерьез («как серьезное убеждение ее можно найти только в сумасшедшем доме»).